Жора Римм, сидевший напротив, подмигнул ему и потянулся с рюмкой – чокаться.

    – Что-то ты, Баглай, невесел. И аура у тебя страшноватая, темно-багровая, и посередке кровушкой отливает… С чего бы, а? Ведь рядом с такими дамами сидишь! С Викторией и Лидочкой! Не девушки, а именины сердца! Тут просто положено светиться голубым. В крайнем случае – зеленым.

    Цвет ауры был Баглаю безразличен, но, вспомнив о нежных оттенках китайской нефритовой вазы, он провел языком по губам, щедро плеснул шампанского Вике и Лидочке и чокнулся с Жорой. Их рюмки зазвенели словно два хрустальных колокольчика.

    – За голубой и зеленый. За весеннюю ауру! И за чакру любви. Чтоб прана в ней не иссякала!

    Девушки порозовели, захихикали, скромно опуская глазки, но тост с охотой поддержали. Сидевший справа от Вики гомеопат Насибов умильно улыбнулся ей и предложил:

    – Взгляни-ка, Жора, на мои цвета. Чем отливает? Спорю, что голубым!

    Экстрасенс прищурил глаз, осмотрел Насибова сквозь опустевшую рюмку и вдруг захохотал.

    – Не надейся, лечебный ты мой одуванчик! Желтой похотью сияешь, да еще с оттенком педофилии!

    – Вот те раз! – с наигранной обидой сказал Насибов. – Ну, я понимаю, похоть… похоть – это мое обычное состояние… Но педофилия-то при чем? Вовсе я не педофил, да и Виктория у нас не девочка.

    – Все они сегодня девочки, все невинны, как божьи коровки, и всем им по шестнадцать. – Римм обнял за талии своих соседок, врачих Ирину и Ольгу, с гарантией перешагнувших сорокалетний рубеж. Обе жарко раскраснелись от выпитого, от комплиментов и от магический силы, проистекавшей из рук экстрасенса. Ирина, поигрывая объемистым бюстом, принялась накладывать Жоре салат, а Ольга с завистью изучала точеную шейку Вики и свежие щечки Лидочки.

    Римм потянулся к коньяку, разлил по всем стаканам и рюмкам в пределах досягаемости и погрозил Вике пальцем.

    – Смотри, Виктория! Смотри, поберегись! Сидишь между котом и тигром. А вдруг укусят? Или совсем съедят?

    – Я бы не возражала, – откликнулась Вика с чарующей улыбкой, касаясь коленом ноги Баглая.

    – Тогда – за женскую смелость и щедрость! – провозгласил Жора, опрокидывая рюмку в рот. Был он уже изрядно пьян, но ухитрился скорчить серьезную физиономию, озабоченно нахмурился и громким шепотом спросил:

    – А кому отдашься на съедение, детка? Коту или тигру? Или обоим вместе?

    Лукавые викины глазки стрельнули налево-направо и остановились на Баглае, а коленка прочно уперлась ему в бедро. Тем же громким шепотом она ответила:

    – Тигру, Жорик, всенепременно тигру. У него ведь та-акая ба-альшая пасть!

    На эти намеки и подначки Баглай ответил снисходительной усмешкой. Тигр… Ну, пусть будет тигр, еще не старый, многоопытный, вполне боеспособный… Ему исполнилось сорок, но выглядел он моложе лет на пять, знал, что недурен собой, и ощущал свою притягательность для слабого пола, подогретую неким ореолом таинственности.