Никто не упоминает о том, что это просто экономия денег.

Итак, сегодня я натаскивала учеников на знание законов Менделя, то есть основ генетики; я без конца жонглировала словами, заканчивавшимися на — osis и — isis, так что у детей глаза на лоб лезли, пока не обрела относительную уверенность, что материал они знают вдоль и поперек, и пока на мой вопрос «Кто готов к тесту?» не взлетело сразу два десятка рук. Мерседес Лопес, сидевшая в третьем ряду и каждые несколько минут нервно оглядывавшаяся на соседнюю опустевшую парту, подняла руку первой. Мерседес — моя единственная ученица-европейка. Остальные успели сбежать, пока это было возможно.

Мне и самой все время бросалась в глаза пустая парта Джуди Грин в первом ряду; из углубления слева были убраны карандаши, ручки и лазерная указка; с полочки под крышкой исчезли все книги. А ведь в прошлом месяце, когда я спросила, кто готов к тесту, рука Джуди поднялась первой.

И тем не менее ее Коэффициент внезапно упал более чем на две единицы, то есть достаточно низко, чтобы ее незамедлительно отправили в неизвестность на желтом автобусе.

Впрочем, не это не давало мне покоя. Не это с самого утра терзало мне душу. С того самого момента, когда я стояла под дождем и слушала злобные обвинения Сары в свой адрес и ее хлесткие предположения о том, что ей, конечно, следовало бы раньше догадаться, я все пыталась понять, как Джуди могла получить столь невероятную оценку. Ведь даже если она в одном конкретном тесте запуталась, пытаясь написать транскрипцию генетических кодов, или напрочь позабыла, чем внутренняя мускулатура отличается от внешней, это не могло настолько понизить ее общий Коэффициент; для такого результата абсолютно все ее тесты за этот учебный год должны были быть почти провальными. Однако она все это время была лучшей в классе.

Урок закончился, и мои ученики вереницей потянулись в коридор, а в класс тут же стала просачиваться новая группа — «продвинутые химики», ученики доктора Чен. Обычно они занимались в другом здании, на противоположной стороне улицы. Многие из этих ребят были очень похожи на Энн — такие же самоуверенные, даже, пожалуй, несколько высокомерные. Абсолютно не сомневающиеся, что успешно пройдут любой тест. Но некоторые все же вели себя по-другому — нервно щурились, словно пытаясь рассмотреть на внутренней стороне век запечатленную там периодическую систему элементов Менделеева. Одна девочка — Алиса, кажется, — нервно грызла ноготь и в итоге, похоже, обгрызла его «до мяса». Во всяком случае, когда она, наконец, вынула палец изо рта, на нем ярко-красным полумесяцем выступила кровь.

У меня сегодня была прокторская проверка, а это означает, что сама я не должна ничего объяснять ученикам и имею право лишь повторить вслух правила проведения теста, которые я и так знала наизусть.

У вас есть только один час.

Запрещается разговаривать с другими учениками.

Запрещается по какой бы то ни было причине выходить из класса.

Когда ваше время истечет, сразу же положите на парту все письменные принадлежности. Если вы этого не сделаете, ваш общий показатель будет автоматически уменьшен на десять десятых балла.

Когда-то я добавляла еще одно, дополнительное, правило: насчет шпаргалок. Но теперь даже упоминать об этом не требуется.

А ведь когда-то шпаргалки были своего рода искусством. Учителям были известны все уловки: пластинки жвачки с написанными на них химическими формулами, которые легко было растворить во рту и выплюнуть, если рядом с тобой пройдет учитель; исписанные чернилами ляжки, тщательно прикрытые широкими юбочками в складку, с перечислением, например, имен президентов и соответствующих дат; знаменитый «метод Инвизо», придуманный каким-то гениальным ребенком, который заключался в том, чтобы написать шпаргалку на верхнем листе бумаги для черновиков, нажимая как можно сильнее, чтобы написанное отпечаталось на следующем листке.