Однако эта тварь действительно неуязвима. Он не обращает внимания на наши жалкие потуги его прикончить, время от времени превращая одного из повстанцев в пепел.

— Да он нас так, пожалуй, он нас в одиночку перещелкает! — кричит Доменико, который прячется за тем же покореженным вагоном, что и я.

— Не может же он быть бессмертным, — отвечаю. Сквозь потоки света, овевающие иерарха заметно, что по лицу у чистого течет кровь. Пострадал после взрыва. Значит, убить его можно.

Тем не менее, пока у него отлично получается. Я не успеваю считать количество потерь. Партизаны то и дело рассыпаются пеплом.

— Командую отход, — не выдерживает Рубио. — Отходите!

Действительно, так у нас скоро кончатся патроны. Шквал свинца немного тормозит ходячий прожектор, вот только это ненадолго. В ящиках, что мы затрофеили еще много боеприпасов, только поди их еще снаряди. Да что ж такое! Неужели мы так и сбежим? Неужели всего один иерарх может превратить победу в поражение?

Хрена с два. Я так просто не сдамся. Бросаю разряженную винтовку и бегу прочь от остатков поезда. Краем глаза замечаю, как столб света мечется в мою сторону, но не успевает — я уже скрылся в зарослях. Кто — то из повстанцев кричит от ярости, кто — то, кажется, решает последовать моему примеру. Только я не убегаю. Мне нужен динамит — та часть, что я оставил на всякий случай. Вот и пригодится. Я пока не знаю, как именно я подберусь к чистому, но не попытаться просто глупо. Рюкзак с динамитом нашелся на своем месте. Рву клапан — некогда возиться с завязками, вдавливаю в торцы шашек взрыватели. Десять фунтов. Чуть меньше пяти килограммов. Примерно столько осталось взрывчатки — я побоялся укладывать под рельсы ее всю. То ли думал, что может еще понадобиться, то ли опасался слишком сильного взрыва. Теперь не важно.

Стрельба стихает. Большая часть повстанцев либо бежит, либо уже мертва. Перед вырубкой падаю на живот, дальше ползу по — пластунски. Чистый за минуту, конечно, никуда не делся, и даже не потускнел. Не все повстанцы сбежали — кто — то продолжает отстреливаться, периодически меняя позицию. Война быстро учит. Нахожу глазами рыжее пятно. Кера, оказывается, тоже никуда не делась, более того, они с Доменико и стариком готовят один из трофейных пулеметов к стрельбе. С моей позиции их видно, а вот священник пока не замечает — они удачно спрятались с другой стороны железнодорожной насыпи. Сейчас дадут очередь. Вряд ли поможет, но, может, хоть отвлечет — а это именно то, что нужно. А, главное, решился вопрос со способом подрыва. Значит, подождем. Чистый стоит спиной и сосредоточен на том, что шарит своим монструозным столбом света по обломкам, откуда то и дело доносятся выстрелы — не сдались еще парни, продолжают сопротивляться. Это при том, что большинство уже «отступило», а попросту бежали сломя голову. Никаких претензий, кстати. Тут поневоле растеряешься. Кроме меня оружия никто не бросил, вроде бы, значит, рассчитывают еще повоевать.

Буханье картечницы раздается неожиданно. Я отвлекся на наблюдение за иерархом, и пропустил момент, когда орудие выкатили из — за укрытия. Как и ожидалось, пули не причиняют вреда, но какой — то эффект все — таки оказывают. Чистый, будто получив легкого пинка, делает пару шагов вперед, чуть не теряя равновесие.

Решиться выскочить на открытое место чертовски трудно. Очень уж ярко вспоминаются ощущения, когда мне утюжили спину своими очищающими лучами те чистые, в лагере. Шрамы будто стянуло, зуд появился. Я не медлю, но первые шаги неуверенные. Кажется, вот сейчас он обернется, и я всей шкурой почувствую, как сгорает моя плоть… И чистый действительно начинает поворачиваться. Все, хватит. Я сбрасываю лямку рюкзака с плеча, и крутнувшись, как метатель дисков, швыряю груз под ноги иерарха.