— Ну и что же?

— Все очень просто. Я вдруг все поняла. Я знаю: за всем этим что-то скрывается. Не ходи.

— Что?

— Не делай этого. Что бы вы там ни задумали, не делай этого. Это уже не играет никакой роли. Теперь уже слишком поздно. Оставайся здесь. — Она сделала небольшую паузу. — Со мной.

— Остаться?

Говорить об этом было глупо, но она изумила его.

— Да. Помнишь Берлин, сорок второй год, после Демянска, как тогда было хорошо? Все эти приемы, оперные спектакли. Помнишь, мы катались на лошадях по Тиргартену и была такая же, как сейчас, весна. Ты был таким героем, я была красива, а Берлин был чудесен. Что же, все это может повториться. Я тут подумала… Все может повториться здесь. Или недалеко отсюда, в Цюрихе. Тут есть деньги, ты даже не представляешь, как их много. У тебя есть паспорт. Я смогу перейти границу, я знаю, что как-нибудь смогу это сделать. Все возможно, если только ты…

— Прекрати, — остановил он ее. — Я не хочу даже слышать этого.

Ему бы очень хотелось, чтобы она не затевала этот разговор, но она это сделала. Теперь ему хотелось, чтобы она его прекратила, но она не прекратила.

— Ты там умрешь. Они убьют тебя. Ни за что, — сказала она.

— Не ни за что, а за все.

— Репп, бог свидетель, я не такой уж большой подарок. Но я выжила. И ты тоже выжил. Мы можем начать с этого. Я вовсе не ожидаю, что ты будешь любить меня, как любил ту прекрасную идиотку в Берлине. Но и я буду любить тебя не так, как любила симпатичного твердолобого молодого офицера. Все будет прекрасно. Все будет просто прекрасно.

— Маргарита…

— Никто больше ни о чем не думает. Я видела это по их лицам. По лицам наших ребят. Им на все наплевать. Они рады, что все позади. Они ходят счастливые, радостные. Умирать сейчас бессмысленно. У меня умерли отец и брат. Все люди, которых я любила, мертвы. Присоединяться к ним — безумие. А ты сделал больше, чем все они, вместе взятые. Ты заслужил отдых.

— Прекрати.

— Эти французы, похоже, вполне приличные ребята. Поверь мне, они вовсе не злые. Не евреи или те, кто работает на евреев, а просто люди, обычные солдаты. Они хорошо обращаются с нашими ребятами. Это была очень трогательная сцена.

— Ты мне все это описываешь, как какой-то средневековый карнавал.

— Нет никакого позора в том, что мы проиграли войну. Как ей все рассказать? Какими словами? Рассказать, что он был частью этого крестового похода, даже если об этом никто не помнит или не хочет этого признавать? Он сейчас все, что от этого осталось. Если он должен отдать свою жизнь, то он отдаст ее. Рассказать, что он был жестким человеком, совершенно безжалостным и высокомерным? Он убил тысячи людей в сотнях разрушенных городов, в заснеженных лесах и во рвах, полных гнили и дерьма.

— Мы проиграли больше чем просто войну, — сказал он. — Мы проиграли момент истории.

— Забудь о том, что было или могло бы быть, — продолжала гнуть свое Маргарита. — Да, все было замечательно, но забудь об этом, с этим покончено. Готовься к будущему, оно здесь, сейчас.

— Здесь нет никакого выбора. Выбора вообще нет.

— Репп, я могу пойти к французам. Я все объясню их офицеру. Скажу, что Репп, великий герой Демянска, находится у меня дома и хочет прийти к вам. Он придет, если вы гарантируете…

— Они могут гарантировать только веревку. Они повесят меня. Неужели ты все еще не поняла, почему я не могу свернуть с дороги? Я убивал евреев.

Он сел за стол и уставился в угол кухни.

— Ох, Репп, — после паузы произнесла Маргарита.