Он совершил две двойных ошибки подряд и проиграл гейм на своей подаче.

Во время перерыва Роджер сидел на скамейке, вытирался полотенцем и чувствовал себя совершенно разбитым. Впереди маячило унижение. Он чувствовал себя отвратительно, понимая, что вылетает. Собака, свинья, скунс, подонок. Он заслужил проигрыш. Отвращение к самому себе пропитывало его как наркотик, делая мир расплывчатым и неясным. Он чуть не плакал. Его охватило изнеможение.

Кто-то оказался совсем рядом с ним. Роджеру было на это наплевать. Несправедливость всего происходящего ошеломляла. Трибуны, корт, сетка — все было затуманено яростью. Но сквозь эту ярость послышался голос, тихий и настойчивый. Сначала ему показалось, что это говорит его совесть, но…

— Мальчик, — прошептал голос, — тебе здесь не место. Я тебя достану.

Бенсон, притворяясь, что завязывает шнурки на тапочках, говорил вполголоса, опустив лицо и спрятав его от зрителей.

— Это должно быть сделано прямо сейчас, и всухую.

Роджер ничего не ответил. Он невидящим взором уставился вперед, позволяя противнику насмехаться над собой. Он почувствовал, как у него под рубашкой выступил пот. И понимал, что сказанное — правда.

— Но Рождество в этом году приходит рано, — сказал Бенсон.

Этот непонятный намек явно имел отношение к происходящему, к нынешнему матчу.

Роджер выиграл следующие три гейма сета. Бенсон вел с минимальным разрывом, специально поддаваясь в ключевых моментах. Ведь при желании он был способен отбить эти мячи даже в дюйме от ограничительной линии! Затем Роджер выиграл еще пять геймов во втором сете, пока Бенсон, все еще играя слабо, не совершил прорыв, но Роджер победил в седьмом гейме этого сета и выиграл сам матч, и крики восхищенных зрителей накрыли его волной, хотя он знал, что это шутка, розыгрыш, что он этого не заслужил, и испытывал странное ощущение стыда.

— Поздравляю, — сказал Бенсон. Его серые глаза были полны злобы и сарказма. — Но постарайся держаться подальше от Калифорнии, пока не научишься бить с лета. — И добавил более искренне, с застенчивой улыбкой: — И пока не натешишься со своим новым приятелем.

А? Что такое?

Бенсон с опущенными глазами прошел мимо Филдинга.

— Фрэнки, Фрэнки, — взмолилась пожилая звезда. Бенсон уселся в стороне, всем своим видом выражая отвращение.

Филдинг повернулся к Роджеру. Его лицо было лабиринтом морщинок на загорелой коже. Он широко улыбнулся, похожий на старую безобразную ящерицу с желтыми глазами и жадными губами.

— Мальчик мой! — сказал он. — Ты это сделал. У тебя получилось.

Он обхватил Роджера рукой, сжав его так, что тот почувствовал каждый палец, вдавившийся в его мускулы, разминающий их, возбуждающий.

— Ты будешь моим чемпионом, моей звездой, — хрипло прошептал великий игрок в самое ухо Роджера.

«О господи!» — подумал Роджер.

19

Шмуль шел впереди, потому что здесь он был на своей территории.

Проникнуть за забор из колючей проволоки и ров, проложенный по периметру, можно было только одним способом — через караульное помещение. Там им пришлось пройти под известным немецким лозунгом «Arbeit macht frei» — «Работа делает свободным».

— Немцы любят лозунги, — пояснил Шмуль.

Миновав караульное помещение, они оказались на площадке, где проводились переклички, быстро ее пересекли и вышли на главную лагерную дорогу.