Жеранда как вкопанная стояла на пороге. Она хотела приблизиться к отцу и не могла. У нее начались галлюцинации, голова кружилась… Вдруг в темноте кто-то прошептал ей на ухо:

— Жеранда, милая Жеранда! Страдания не дают вам заснуть. Но прошу, вернитесь в комнату, ночь такая холодная.

— Обер! — прошептала чуть слышно девушка. — Это вы, вы!

— Как же мне не тревожиться за вас!

Ласковые слова юноши согрели сердце Жеранды, она оперлась на его руку и взволнованно заговорила:

— Мой отец очень болен! Вы один можете его излечить. Ведь даже утешения дочери не в силах побороть душевный недуг отца. Это помрачение пройдет, как только будут починены часы. Вы поможете ему обрести потерянный разум, Обер, неужели жизнь моего отца зависит от хода мертвых механизмов?!

Юноша не отвечал.

— А если все так, то, видно, сам Бог осуждает его ремесло? — дрожа, прошептала Жеранда.

— Не знаю. — Обер согревал в своих руках ее ледяные пальцы. — Бедная моя девочка, возвращайтесь к себе, отдохните — и к вам снова вернется надежда!

Девушка медленно удалилась. Но до утра не сомкнула глаз. А мастер Захариус, безмолвный и неподвижный, все смотрел и смотрел на бурлящую Рону.

Глава II

ГОРДОСТЬ ТВОРЦА

Точность в обязательствах женевца давно вошла в поговорку. Это непреклонная честность и безграничная порядочность делового человека. Что же должен был испытать мастер Захариус, живший одной только страстью — часами, когда отовсюду стали их возвращать.

Не было ни малейшего сомнения: они останавливались внезапно и без видимой причины. Безукоризненно налаженная система колес находилась в полном порядке, но вот пружины потеряли эластичность. Тщетны были усилия мастера их заменить: часы не шли. Захариуса стали подозревать в колдовстве. Отголоски невероятных россказней его многочисленных клиентов дошли и до Жеранды. Девушка еще больше встревожилась за отца.

Между тем на следующий день после жуткой ночи мастер Захариус уверенно принялся за работу. Утреннее солнце словно вернуло ему бодрость. Он приветливо поздоровался с учеником.

— Чувствую себя лучше, — проговорил старый часовщик. — Не знаю, что за странные головные боли неотступно преследовали меня вчера, но с восходом солнца все хвори вместе с ночной непогодой куда-то ушли.

— Честное слово, учитель, — отозвался Обер, — не люблю я ночь.

— Да, ты прав, юноша! Если станешь когда-нибудь выдающимся человеком, поймешь еще одну истину: настоящий творец принадлежит всему человечеству!

— Мастер, в вас заговорила гордыня!

— Гордость, Обер! Разрушь мое прошедшее, уничтожь мое настоящее, промотай мое будущее — и тогда мне будет позволительно жить в безвестности! Бедный мальчик, тебе недоступны предметы возвышенные, на которых зиждется великое искусство! Не означает ли это, что ты только исполнитель, орудие в моих руках?

— Но, учитель, — проговорил юноша, — я ведь не единожды заслуживал ваши похвалы за умение приладить тончайшие детали ваших часов!

— Несомненно, Обер, ты прекрасный помощник, и я люблю тебя.