Донецкая, Луганская — с южных степей Донбасса, с Приазовья. Пироги жарены на сливочном масле. А масло… с широким спектром присадок.
— Зачем вы мне всё это говорите?
— Успокойтесь. Вы культурный человек, а в еде так неразборчивы.
— И что же? И хорошо! Я съел два пирожка!
— Свежее тесто, только что испечённое. Камнем ложится на стенки желудка. И заметьте: съели вы не два пирожка, а восемь. И к тому ж обедали в столовой. А там к назначенной вам диете добавили добрый кусок копченой колбасы да варенье из слив и облепихи.
— Позвольте! Я ведь могу и обидеться.
— Да, конечно, вам непривычно такое слушать. Но меня позвали помочь вам, а я даром деньги не беру.
Прямота и чистосердечие разоружали Бориса; он хотел бы послать его подальше, указать на дверь, но тот смотрел доверчиво и улыбался.
— Не вздумайте противоречить. Не то… усыплю. Я ведь живо, без церемоний. Вам под черепную коробку природа вложила сильный ум, провидение назначило высокую цель — вы призваны служить людям, а вы… так нелепо и бессмысленно убиваете собственную плоть и разум!
Целитель посмотрел на часы. Поднялся.
— Сожалею, но меня ждёт другой пациент.
Кивнул, направился к двери — стройный, прямой и лёгкий. Взялся за ручку, но задержался, повернулся к Борису:
— У вас есть все данные, чтобы явить собой человека будущего. И… предвосхитить его.
Экстрасенс кивнул на прощание, лукаво улыбнулся, и — вышел.
Борис в изнеможении опустился на подушку. «Как его зовут? Вот балда, не спросил». И ещё подумал: «Интересно, он где-нибудь работает или так вот: шляется, шаманит»…
В палату вошёл Морозов. Сел на кровать. Заметил растерянно-блуждающий взгляд Бориса, спросил.
— У тебя был отец?
— Был.
— И этот?..
— Только что вышел.
— Я видел.
— И что?..
— Блажь Елены Евстигнеевны. Но раз уж просила — не мешаю.
— Ты в них не веришь?
— В этих-то?.. Колдунов? Жулики они.
Борис отвернул лицо, посерьёзнел.
— А ты… веришь? — встревожился Морозов.
— Не знаю. Сомневаться во всём — мой принцип. Но и для сомнений есть черта допустимого. Мы с тобой были маленькими и не можем помнить, а в пору нашего детства генетику называли поповской наукой. Я однажды говорю соседке: какая погода завтра будет? А она мне: да ты на месяц погляди. Ведро на его нижний рог можно повесить? Я посмотрел. «Вроде бы нет, соскользнет». — «Ну то-то, — сказала соседка, — значит, и погоды хорошей не жди». И вправду: весь день шёл дождь и дул северный ветер. Ну, а это как понимать? Тоже — поповщина?..
— Обыкновенное дело: примета, — резюмировал Владимир. — И голову ломать нечего.
— Примета, конечно, да соседка-то знала эту примету, а я не знал. Так и тут может быть. А-а?.. Как ты думаешь? Вот ты моего лекаря жуликом обозвал, а он положил мне руку на живот и стал перечислять, что я сегодня ел — пирожков сколько, да каких, на каком масле приготовлены. Ты вот смеёшься, а я в толк не возьму: как узнал, да почему, да как это вообще возможно?.. Кстати, хочешь пирожка с капустой?
Борис вынул тарелку с пирожками, подал Морозову. Тот взял один, повертел перед носом.
— Таких… — сколько же ты съел?
— Восемь.
— Ну и ну! Аппетит.
Расправившись с пирогом, встал, хотел уходить. Но Борис задержал:
— Ты вот молчишь, — из деликатности, верно; и отец тоже поощряет. |