|
В это одно мгновение она поразила его — не красотой, нет, тут было что-то другое, не очень понятное, трудно объяснимое. Она смотрела на него с высоты, издалека — в её мягкой слегка иронической улыбке он увидел сочувствие и жалость. Ему вспомнилась другая минута, когда он был сконфужен ужасно и непоправимо сокрушён. Ему было пятнадцать лет, и он учился в десятом классе. Немного гордился, что от своих сверстников шёл в учёбе с опережением на один год. И был отличником. И вот однажды вечером в неучебное время он спешил в школу на встречу с каким-то чемпионом. Впереди шла девочка — такая же возрастом, как и он. Незнакомая, не из его школы. И очень симпатичная, изящно-стройная, и как-то особенно складно, со вкусом одетая. Он догнал её, принялся шутить. Сказал, что идёт на встречу с каким-то спортивным чемпионом. «И хотя сам я фигурист», — сказал небрежно. «Это не трудно заметить», — окинула его взглядом девочка. И улыбнулась, — ну, точно, как теперь Наташа! Он уже тогда был похож на подрумяненный пирожок и застыдился собственного вида.
Но окончательно он покраснел, и побледнел, и ему стало до слез обидно, когда он на сцене за красным столом рядом с директором школы увидел ту самую девочку, с которой шёл по улице. Директор объявил: «Мы сегодня встречаем у себя дорогую гостью, чемпионку мира по художественной гимнастике». Да, он теперь испытывал нечто похожее. И, может быть, впервые чрезмерную полноту свою осознал не как невинный недостаток, а уродство, вызывающее грустную снисходительную улыбку. — Пожалуйста, приходите за молоком, но я должна знать, сколько для вас оставлять. — От такого вашего обилия мне самую малость — склянку, горшочек, а если разохочусь — попрошу больше. Качан пытался шутить. Наташа разливала молоко по стеклянным банкам, кастрюлям. — А ещё я хочу купить у вас мёда. Хорошо бы майского, а?.. По-соседски. — Мёд я не продаю, — сдаю государству, в кооперацию. Но вам так уж и быть: майского, по-соседски. Наталья прошла в другую комнату и тотчас вернулась с трехлитровой банкой свежего янтарного мёда. — Вот, поправляйтесь. И снова улыбнулась, — украдкой, незаметно. Борис смешался окончательно, хотел возражать, говорить о плате, деньгах, но слов подходящих не находил; принял в одну руку банку с мёдом, в другую с молоком, постоял ещё с минуту и пошёл домой.
Со сложным чувством неудовольствия, досады на свою полноту, но в то же время и каким-то незнакомым доселе одушевлением Борис вернулся к себе в дом, стал приготовлять ужин и не заметил, как пала на землю тихая, вся заполненная неясными шорохами темень, скрывшая от глаз силуэты дальних дач и рядком стоявшие у крохотного пруда березы, — видны были лишь небо, сиявшее звёздами, да чёрная полоска леса, напоминавшая забытую кем-то пилу или зубчатый силуэт доисторического ящера. Отоспавшись за день, Борис не испытывал свойственного ему состояния дремотной истомы, — резво ходил по усадьбе, заглядывал в дальние потаённые углы и всё время ловил себя на мысли, что поминутно поглядывает в сторону соседской усадьбы, ищет глазами Наташу, и, когда она появляется в саду, он прячется от её взора, но украдкой неотрывно следит за каждым её движением. Ему то и дело повторялась в воображении встреча с ней, слышался её голос, и во всех подробностях рисовался себе сам, — он даже вслух произносил слова, которые ей говорил, и как бы со стороны слушал себя, представлял жесты, манеры… И всё выходило не так уж плохо, как ему казалось вначале, и даже её иронически-добродушная улыбка воспринималась теперь иначе, — как робкое признание его исключительности, важного положения в обществе. «Ведь знает она, что я — кандидат наук, заведую лабораторией. |
