«Аллах! Как шумят эти дети!»

Маунтолив улыбнулся ему и сказал:

«Поправьте меня, если я ошибаюсь, господин мой, они ведь поют об Эль Зирд, не так ли?»

Лицо старика озарилось ответной улыбкой, улыбкой святого, и он кивнул:

«Вы верно угадали, господин мой».

Маунтолив очень сам себе понравился и преисполнился пуще прежнего ностальгией об ушедших, полузабытых временах.

«Значит, сегодня ночью, — сказал он, — середина Шаабана, и сотрясется сегодня Древо Судеб Человеческих. Не ошибся ли я на сей раз?»

И снова — восхищенная улыбка и кивок.

«Кто знает, — отозвался старый шейх, — не написаны ли на тех листьях, коим судьба упасть, оба наших имени? — Он пыхнул дымом уютно, самодостаточно, как игрушечный паровозик. — Неисповедимы пути Господни».

Существует поверие, что в ночь середины Шаабана сотрясается Древо Лотоса в раю и на падающих листьях написаны имена тех, кому в наступающем году суждено умереть. В некоторых текстах древо это именуется Деревом Судьбы или Деревом Бренности Человеческой. Маунтолив так обрадовался, вспомнив эту короткую песенку и угадав ее смысл, что заказал еще один стакан, последний, и выпил его стоя, пока расплачивался за ужин. Старый шейх оставил свой наргиле и подошел к нему сквозь чад. Он сказал:

«Эфенди мой, я понял, зачем вы сюда пришли. То, что вы ищете, я вам доставлю». — Он положил два темно-коричневых пальца Маунтоливу на запястье и говорил уверенно и тихо, как человек, которому есть чем поделиться. Лицо его лучилось достоинством и святостью отца-пустынника. Маунтолив был от него просто в восторге.

«Почтеннейший шейх, — сказал он, — поясните непонятливому гостю из Сирии смысл ваших слов».

Старик поклонился дважды, подозрительно огляделся и сказал:

«Окажите мне любезность, следуйте за мной, премногоуважаемый господин мой». — Два коричневых пальца он так и оставил у Маунтолива на запястье, словно слепой.

Они вместе вышли на улицу; романтическое сердце Маунтолива яростно билось — не на пороге ли он мистического некоего озарения, не явлен ли будет ему тайный символ истинной веры? Он столько понаслушался историй о тайнах базаров, о пророках, скитающихся в ожидании, готовых выполнить в любой момент некую тайную миссию по поручению миров неведомых, божественных, строго охраняемых вселенных тайнознания. В мягком облаке тайны они пошли рука об руку, пошатываясь и восстанавливая равновесие через каждые несколько шагов, после чего шейх неизменно награждал своего спутника благосклоннейшей из улыбок. Вдвоем, небыстрой сей походкой, брели они по темным улицам, которые ночь уже успела превратить в систему сложносочиненных тоннелей и бесформенных пещер, по-прежнему отзывавшихся приглушенной гнусавой музыкой и резкими, злыми голосами из-за толстых стен и закрытых ставнями окон.

Маунтолив, с его обострившимся чувством ко всему необычному, с радостной готовностью удивлялся красоте и тайнам этого волшебного Города теней; то здесь, то там масляный светильник или одинокая электрическая лампочка на хилом проводке, раскачивающаяся отрешенно в порывах ночного ветра, вызывали из тьмы вполне узнаваемые очертания. Наконец они свернули на длинную какую-то улицу, украшенную разноцветными флагами, а потом в темный — хоть глаз коли — дворик, где от земли шел смутный запах верблюжьей мочи и жасмина. Впереди маячил дом в окружении толстых стен: просто силуэт на фоне ночного неба. Они вошли в длинное, неправильной формы помещение сквозь высокую дверь, стоявшую открытой настежь, и нырнули во тьму еще более темную.