Телеграфной строкой промелькнула последняя фраза из записной книжки: «Живут в том месте». В каком месте?

Отель уже затих. Я выглянул в окно на пустую улицу. Все спокойно. Я уже собрался заняться делом, как мой глаз поймал еле заметное движение на крыше дома напротив.

Присмотревшись, увидел тень человека, скорчившегося за каменной трубой.

Человек на крыше держал винтовку, но я не мог разглядеть, держал ли он под прицелом мое окно или другое, чуть дальше. Его позиция не давала ему возможность увидеть кровать, на которой спал я, поэтому сделал вывод, что он охотился за кем-то еще.

Молли?

Но ее нет в номере. Она в ресторане Мэгги, где ее мог защитить Герман Шафер.

Или я зря считал, что она до сих пор находилась там?

Мне казалось, что я заснул при свете лампы, но, видно, уже засыпая, все же потушил ее и напрочь забыл об этом.

Человек на крыше не мог видеть, что происходит в совершенно темной комнате, но движение заметил бы.

Из глубины комнаты я все же видел крышу напротив: стрелок стоял на одном колене, полускрытый за трубой. Наблюдая за ним, я быстро оделся и застегнул пояс с кобурой. Вынув из кармана брюк часы, попытался разглядеть, сколько времени, но так ничего и не увидел, а зажечь спичку не осмелился. Судя по тому, как спокойно спал город, полночь уже миновала.

Кем бы ни был человек напротив, я твердо знал, что это не Арканзасец. Бегготт слишком хитер, чтобы загнать себя в угол на крыше. Кто-то другой?

Но Бегготт жил в этом доме и не мог не слышать движения на крыше, находясь у себя в комнате. Если только я не переоценивал его.

Что бы он предпринял? Вероятно, ничего, хотя, наверняка пришел бы в раздражение. Перестрелка неизбежно привлечет внимание. Именно этого Арканзасец избегал.

Неужели Молли вернулась в свой номер? Спит сейчас в своей постели?

Или ганфайтер ждал случая выстрелить в ресторан? Герман поднимался очень рано, всегда принимаясь за работу затемно, и, если я не ошибался, у притаившегося на крыше была прекрасная возможность поразить любого, кто появился бы в окне ресторана или на тротуаре перед ним, а Герман всегда утром подметал тротуар.

Часто ночуя под открытым небом, я привык к свежему воздуху и всегда держал открытым окно. Став на одно колено сбоку от него, я ждал.

Что бы ни планировал неизвестный, ему пора было начинать. Уже светало, и скоро другие, помимо меня, смогут его заметить. И как только я так подумал, он поднял винтовку.

В кого он собирался стрелять, я не знал, но он целился прямо в ресторан. Его секретка находилась не более чем в шестидесяти футах от меня, и, когда он поднес винтовку к плечу, мне ничего не осталось, как негромко, но чтобы он услышал, сказать:

— Я бы не стал этого делать.

Револьвер застыл у меня в руке. Но мне совсем не хотелось его убивать, поэтому я продолжил:

— У вас есть возможность спуститься с крыши самому или упасть с нее.

Он опустил винтовку и выпрямился, затем резко повернулся и выстрелил.

Не таким уж он оказался метким стрелком, как воображал. Его пуля попала в оконную раму в футе над моей головой, а два ответных выстрела, таких быстрых, что звук их слился в один, похоже, вывели из строя механизм винтовки. Убийца отбросил ее, будто она жгла ему руки, как раскаленное железо, и стал карабкаться по скату крыши, словно испуганный заяц.

Я быстро закрыл окно, вставил в револьвер патроны и сунул пустые гильзы в карман. Затем сел на кровать и стал натягивать сапоги.

По коридору уже бежали. Сыпались взволнованные вопросы. Затем нетерпеливо застучали в мою дверь. С сапогом в руке я вытащил стул из-под ручки и, выглянув, спросил:

— Кого-нибудь ищете?

— Стреляли! Стреляли отсюда!

— Стреляли? Черт побери, мистер, у меня просто упал сапог.