— Было бы неверно изложить лишь часть того, что случилось со мною, не рассказав всего, — начала она, — ибо тогда вы можете решить, что во всем виноват Ван Тассел и его люди, тогда как моя совесть подсказывает мне, что почти все случившееся — справедливое наказание за мой великий грех. Посему имейте терпение выслушать весь рассказ старой женщины, ведь мои года никого не обманут — дни мои сочтены, и, если бы не Китти, удар не был бы таким тяжелым для меня. Должна сказать вам, что мы по рождению голландцы — мы происходим от первых голландских поселенцев — и носили мы фамилию Ван Дюзеры. Вероятно, вы, друзья… — добрая женщина запнулась, — по происхождению янки?

— Не могу этого утверждать, — ответил я, — хотя мои предки родом из Англии. История моей семьи началась в Нью-Йорке, но она не такая древняя, как у голландских поселенцев.

— А ваш друг? Он молчит, быть может, он родом из Новой Англии? Я бы не хотела оскорбить его чувства, ведь он так ценит дом, семью, а то, что я хочу рассказать вам, связано как раз с этим предметом.

— Меня, матушка, не берите в расчет и забудьте о ваших опасениях, как о грузе, который прошел таможню, — с горечью сказал Марбл — он всегда говорил так, когда речь заходила о его происхождении. — При ком еще в целом свете можно более свободно рассуждать о таких вещах, как не при Мозесе Марбле?

— Марбл — какое твердокаменное имя, — заметила женщина, слегка улыбаясь, — но имя — не сердце. Мои родители были голландцами, вы, может быть, слышали, как все было до революции между голландцами и янки. Будучи ближайшими соседями, они не любили друг друга. Янки говорили, что голландцы — дураки, а голландцы говорили, что янки — подлецы. Как вы понимаете, я родилась до революции, когда король Георг Второй был на троне и, хотя англичане к тому времени Уже давно правили в стране, наш народ еще не забыл родной язык и традиции. Хоть мой отец и сам родился после того, как английские губернаторы появились среди нас — я слышала, как он рассказывал об этом, — он горячо любил Голландию до конца своих дней, равно как и обычаи своих предков.

— Хорошо, хорошо, матушка, — сказал Марбл несколько нетерпеливо, — но что с того? Так же естественно для голландца любить Голландию, как для англичанина любить голландский джин. Я был в Голландии и должен сказать, живут они там, как ондатры, — то ли на суше, то ли на воде, не поймешь.

После этого заявления старушка почтительно посмотрела на Марбла: в те времена люди, повидавшие мир, пользовались всеобщим уважением. В ее глазах было большим подвигом побывать в Амстердаме, чем теперь для нас отправиться в Иерусалим. В самом деле, в нынешнее время становится постыдным для человека светского не повидать пирамид, Красного моря и Иордана.

— Мой отец очень любил землю своих предков, хотя никогда не видал ее, — продолжала старушка. — Многие янки, несмотря на их подозрительность по отношению к нам, голландцам, и взаимную неприязнь, приезжали в наши края попытать счастья. Вот уж народ, который не любит сидеть на одном месте, и придется признать, что были случаи, когда они даже отбирали фермы у голландских семей, да так, что лучше бы этого не было вовсе.

— Вы выражаетесь весьма деликатно, — заметил я, — видно, что вы имеете снисхождение к человеческим слабостям.

— Я говорю так, потому что сама грешна, да и потому, что надо отдать должное выходцам из Новой Англии, ведь мой муж принадлежал к этому племени.

— О! Вот сейчас начнется самое интересное, Майлз, — сказал Марбл, одобрительно кивая головой. — Дальше будет про любовь и непременно что-нибудь стрясется, а нет — так считайте меня злобным старым холостяком.