Под утро, выбившись из сил, я заснул и проспал два-три часа. Проснулся я оттого, что солнечные лучи заглядывали мне в лицо. Вскочив на ноги, я быстро осмотрелся. Ветер по-прежнему дул с северо-востока, но весьма слабо. Море успокоилось — волнение было не больше обычного, и казалось, более погожий день никогда еще не занимался над Атлантикой. Я поспешил на палубу и жадно оглядел океан с подветренного борта, пытаясь высмотреть там хоть какие-то обломки нашего рангоута. Ничего. С грот-марса я мог обозреть горизонт довольно далеко, но передо мной расстилалась слепящая, сверкающая пустыня океана, и лишь гребни волн носились по ней. Я был уверен, что «Рассвет» способен держать круто к ветру, почти не отклоняясь от курса, а значит, плавучий островок рангоута по-прежнему был где-то под ветром; но за последние двенадцать часов судно, должно быть, продвинулось вперед на много миль, и вполне могло получиться так, что оно находилось далеко к югу от дрейфующих обломков, — с тех пор, как оно вышло из ветра, его нос держался именно этого направления. Итак, прежде всего я должен был поймать ветер, а потом, если удастся, повернуть на север и попытаться отыскать рангоут. Когда бы я нашел своего помощника, мы все-таки могли бы умереть вместе: в то время эта печальная мысль служила для меня утешением.

Во всяком веке, всех странах —

И диким, и святым, и мудрым —

Егова, Зевс или Господь!

А. Поп. Всеобщая молитва

Я знал, что мне понадобятся силы, и позавтракал, прежде чем взяться за работу. С тяжелым сердцем я приступил к своей одинокой трапезе; хотя я ел почти без аппетита, но, покончив с завтраком, почувствовал прилив сил. Я преклонил колени на палубе и стал горячо молиться, испрашивая у Бога благодатной помощи. К чему старику, чья жизнь клонится к закату, стесняться признать, что в расцвете юности и сил ему пришлось ощутить, как все мы беспомощны? Да, я молился, и, надеюсь, в надлежащем состоянии духа, ибо я почувствовал, что эта духовная пища придала мне больше сил, чем материальная, которую я отведал прежде. Когда я поднялся с колен, во мне ожила надежда, впрочем, я попытался несколько приглушить ее, как чувство безрассудное и опасное. Может статься, духу моей праведной сестры было дано взглянуть на меня с небес в моем отчаянном положении и вознести к престолу Творца кроткие моления о брате, которого она горячо любила. Я уже не чувствовал себя таким одиноким, а принявшись за работу, я еще сильнее ощутил таинственную, незримую связь с душами тех, кто любил меня в земной юдоли.

Прежде всего мне нужно было отнести бизань-штаг, который лопнул у топа бизань-мачты, к топу грот-мачты. Я проделал это, привязав его к обрывку другой снасти. Потом я подтянул фалы, распустил и поставил стаксель; на эту работу у меня ушло целых два часа. Конечно, у меня получилось не очень хорошо, но сделать лучше в одиночку было невозможно. Закрепив стаксель, я положил руля по ветру и пошел в фордевинд. Потом я распустил и установил бизань. Посредством этих манипуляций, да еще действия ветра на корпус судна и рангоут мне удалось развить скорость до трех узлов, забирая немного к северу, — именно в том направлении, как мне казалось, нужно было искать обломки рангоута. По моим расчетам, при хорошей, умеренной погоде они делали около одного узла, а если учесть дрейф самого судна, то к тому времени обломки должны были находиться в двенадцати милях под ветром. Я преодолел эти двенадцать миль к полудню, а потом развернул судно так, чтобы ветер дул с траверза, и старался держать на север.