Едва только я отделался от общества этого джентльмена — а расстались мы вскоре после того, как он обнаружил, что я настойчиво стремлюсь привлечь его внимание к неправомерным действиям французов, — мы с Марблом покинули пансион, собираясь, как и договорились, прогуляться по Бродвею и посмотреть на произведенные временем перемены. Мы едва прошли один квартал, как вдруг кто-то тронул меня за рукав; обернувшись, я увидел совершенно незнакомого мне человека с напряженно-восторженным выражением лица; он бежал и весьма запыхался.

— Прошу прощения, буфетчик из пансиона, где вы остановились, сказал мне, что вы капитан Уоллингфорд.

Я поклонился: видимо, меня настиг еще один охотник за фактсти.

— Надеюсь, сэр, вы извините мою бесцеремонность ввиду того, что я преследую благородную цель. Я представляю публику, которая всегда жаждет получать самые свежие новости обо всех важных делах, и долг придает мне смелости. Разрешите представиться: полковник Позитив из «Федерал Трус Теллер», эту газету когда-то выписывал ваш уважаемый батюшка. Мы только что узнали о злодеяниях, которые совершила в отношении вас, капитан Уоллингфорд, «шайка французов, пиратов, воров, разбойников», — прочел он из другой так называемой шапки, подготовленной для публики с иными пристрастиями, — «еще один случай галльской агрессии и республиканской якобинской наглости; такие злодеяния не могут не вызвать возмущения каждого благонамеренного американца и способны обрести защитников лишь среди той части общества, которая, не имея собственности, всегда готова сочувствовать успеху этих разбойников, пусть даже за счет прав американских граждан и процветания Америки».

Прочитав эти строки, полковник Позитив остановился, чтобы перевести дух, и взглянул на меня, как будто ожидая довольных и восторженных восклицаний.

— Мои интересы пострадали от того, что я считаю совершенно незаконными действиями французского капера, полковник Позитив, — отвечал я, — но этого никогда бы не случилось, если бы серьезный урон не нанес мне, на мой взгляд, столь же непростительный поступок английского фрегата, «Быстрого», под командой капитана лорда Харри Дермоида, сына ирландского маркиза Тоула.

— Господи помилуй, сэр, возможно ли? Вы сказали — английского фрегата? Где это видано, чтобы суда столь уважающей правосудие нации участвовали в неспровоцированном нападении? Это особенно странно, если принять во внимание, что у нас единый язык, общие корни, саксонские предки и тому подобное, — ну, вы понимаете, так что неблаговидные поступки с их стороны исключаются, тогда как каждое прибывающее судно, к сожалению, привозит нам новые образчики злодеяний, которые совершают клевреты этого выскочки, французского императора, человека, сэр, с делами которого, сэр, могут сравниться разве что преступления Нерона, Калигулы и других тиранов древнего мира. Если вы, капитан Уоллингфорд, любезно предоставите мне некоторые подробности последнего злодеяния Бонапарта, я обещаю: весть о них дойдет до самого отдаленного уголка страны, и это будет вызов злонамеренным и гнусным преступлениям любой личности или группировки. Я немилосердно отказал ему. Однако это ничего не изменило, ибо на следующий день в «Федерал Трус Теллер» появился рассказ о происшедшем, в котором все было изложено как бы очень точно, будто с моих слов, а правды в нем было столько же, сколько в обычных газетных байках, рассчитанных на сногсшибательный эффект.