Потом она ненадолго опустила отрез полотна в горшочек с раствором, который был у нее вместо гипса, и быстрыми, точными движениями плотно обмотала мокрым бинтом место перелома. Когда Клодах закрепила бинт и отерла руки, повязка уже затвердела. — Так вам будет гораздо удобнее.
— Она затвердела... Глазам своим не верю!.. — сказал Фиске, для пробы постучав пальцем по импровизированной шине.
Клодах мягко, но настойчиво взяла его руку, обернула куском полотна и притянула больную конечность к туловищу. Потом целительница взялась за пропитавшуюся кровью повязку на бедре ученого.
— Здесь придется накладывать швы, — сказала она, осмотрев рану.
— Рану промыли и перевязали, — напомнил Фиске и быстро вдохнул, с трудом вынося вид открытой раны на собственном теле.
— Да, ее хорошо обработали, — согласилась Клодах и ляпнула на рану пригоршню целебной мази.
Фиске уже собрался зашипеть, но вдруг удивленно замолк.
— Но мне не больно!..
— Хорошее лекарство не обязательно горькое или болючее. Никогда не понимала, откуда взялось это древнее заблуждение, — сказала Клодах, вложив в эти слова все презрение опытного лекаря с богатой практикой. Из отдельного мешочка целительница достала иголку с уже вдетой ниткой и стала стягивать рану аккуратными, едва заметными швами.
Хотя вначале Фиске смотрел на ее манипуляции с недоверием, но постепенно его зачаровали быстрые, точные движения искусных рук Клодах.
— Где вы всему этому научились? — почтительно спросил он.
— Жизнь на Сурсе учит многим полезным штукам, — спокойно ответила женщина и затянула последний узелок. — Это не то, конечно, что используют ваши медики, но зато оно действует. А разве не это самое главное в любой медицине? Еще где-нибудь болит?
На ноге Фиске-старшего было еще несколько небольших ранок. Клодах смазала и их и тоже стянула парой аккуратных стежков. Потом она наложила компресс из прохладной, приятно пахнущей мази на распухшую, отечную лодыжку ученого.
Пока Торкель и маленький негр вызывали по радио вертолет, а Клодах возилась с ранами доктора Фиске, Яна помогала Банике разогреть еду, которую спасатели прихватили с собой на такой случай. Когда Клодах закончила обрабатывать раны Фиске-старшего, густое мясное рагу уже вывалили в глубокий летный шлем, разбавили водой до нужной консистенции и разогрели на костре. Шлем служил котелком, а вешали его за подбородочный ремешок. Яна предложила пожилому ученому порцию рагу, и тот с благодарностью принял угощение. В обращении Фиске-старшего не было и тени угрюмости или грубости, что выгодно отличало его от сына.
Яна выделила еды и для Клодах. Она вложила миску с мясом в руки целительницы и так посмотрела на Клодах, что та поняла — лучше не отпираться, а есть, что дают.
— Не пойму, то ли я такой голодный и мне так надоели плитки рационов, то ли это варево и в самом деле такое вкусное? — мечтательно спросил Фиске-старший.
— Голод здорово улучшает вкус еды, — сказала Клодах. — Вот тут у меня приправа, если добавить — будет еще вкуснее, — она отыскала в своей медицинской сумке бутылочку с размолотыми травами и присыпала свою порцию, потом передала бутылочку Яне.
Яна, которая сидела возле Клодах с ложкой в руке, широко улыбнулась и сказала:
— Клодах слишком скромничает, доктор Фиске. Еда на Сурсе и вправду очень вкусная, потому что ее готовят из натуральных продуктов и она всегда свежая, даже если замороженная.
— Это правда, — признала Клодах. — У нас летом солнечные дни очень долгие, и всякие растения очень быстро вырастают. А рыба и животные, которых мы едим, растут круглый год. |