– Да, ма'ышка, выг'ядишь ты п'ек'асно.

Нет, мне не следует дальше пытаться передать фонетические особенности его речи, которая с такой быстротой перестраивалась от Шайенна  до Помоны , что любой мог бы свихнуться, пытаясь определить ее истинный источник.

– Дети все тебя любят. Правда. Я получаю отличные от них отзывы, особенно по классу перевоплощения, и я надеюсь, что, когда мы уладим наши маленькие деловые проблемы, ты окончательно решишь остаться. – Он опустился в кресло, единственное в комнате, и заговорщицки подмигнул мне. – У тебя есть все, чтобы стать хорошим преподавателем и помощником для такого невежественного прохвоста, как я.

– Ну, не такого уж и невежественного.

В лести мы не уступали друг другу. К тому времени, когда я покончу с Баком Лонером, он уже не будет столь заносчивым, или я не Майра Брекинридж, у ног которой пресмыкались, раздавленные ее презрением, самые заносчивые, вымаливая возможность хотя бы коснуться своими грубыми руками ее – моего – хрупкого тела, слишком прекрасного для этого или, во всяком случае, их мира. Я женщина.

– Должна сказать, что после недельного знакомства с вашими студентами я поняла наконец, что такое перенаселение. Ум не является отличительной особенностью нынешнего поколения. Они как местные апельсины – яркая внешность и никакого вкуса.

Я хотела уязвить. Мне это удалось. Бак откинулся в кресле, как будто я ударила его по лицу, огромному, круглому, цвета золотой осени.

– Ну, это совсем, совсем несправедливо, Майра. В самом деле очень несправедливо. – Казалось, он совершенно не знал, что бы сказать в защиту.

Как бы там ни было, я не давала ему опомниться.

– Я убедилась, что школьная система в Соединенных Штатах находится в состоянии чудовищного кризиса, и теперь я понимаю, какое влияние оказывает телевидение на мыслительный процесс тех, кто провел свое детство, уткнувшись в «ящик»; приходится признать, что эти молодые люди – новая порода, которая выделилась из общей массы в своем стремлении заиметь жизненный опыт, и я не могу назвать знаниями то, что они имеют в результате; возможно, ординарность – это то, что больше всего здесь подходит. Во всяком случае, я нахожу необыкновенно трудным пробиться к ним даже с самой простейшей мыслью, но, поскольку я американка, воспитанная эпохой великого кино, мне хотелось бы верить, что наша культура еще жива, еще способна создавать шедевры, подобные фильму «С тех пор, как тебя нет». Поэтому должна сказать: то, что вы собрали здесь, – это отбросы нации, неудачники, невротические личности, мечтатели, оторванные от реальности, короче, мудаки, явно образующие меньшинство в нашей культуре, жертвы того, что произошло в Далласе 26 ноября 1963 года!

Я окончательно добила его. Он совершенно съежился в своем кресле, сжался передо мной. Под моим высокомерным и пристальным взглядом его огромное открытое лицо стало замкнутым и непроницаемым. Честно говоря, для меня не могло быть большего удовольствия, чем, глядя прямо в такое открытое лицо, быстро сказать все, что нужно, чтобы «закрыть» его. Майрон не одобрял эту мою особенность, но я и сейчас продолжаю считать, что если человек прав, то не может быть ничего, что нельзя было бы высказать, и лица, которые я вот так на некоторое время «закрывала», в конечном счете становились лучшими лицами с точки зрения работы с ними.

Бак пытался возражать:

– Эти мальчики и девочки – срез нынешнего поколения этой страны, не хуже и не лучше. Что в них есть необыкновенного, из-за чего они не идут в Гарвард, в эту вашу Школу бизнеса, так это непреодолимое желание попасть в шоу-бизнес и стать любимцами публики, стремление к тому, чтобы их имена стали известны во всем мире, а это, поверь мне, единственное, что может по-настоящему принести удовлетворение в жизни всякого человека, если он действительно одержим, как я, например, или как они.