.
– Ах, не то… – стонал хан Сарымбэть. – Мало ли у меня своих красавиц? Не то, старый Кугэй… Ты поглупел от старости.
– Я поглупел?.. – смеялся зло старик. – Я поглупел, старый Кугэй? А кто говорил тебе, чтобы не брать пленных из Гунхоя? Вот теперь ты сам сидишь в плену у ничтожной пленницы… И какой хан – молодой, красивый, храбрый! Хочешь, добудем десять новых красавиц, десять новых жен… Одна другой краше, как цветы в поле, а Майя пусть им служит. Вот как сделаем, хан, а ты говоришь: «Кугэй – старый дурак».
III
Так прошло полгода, а через полгода гордые глаза Майи опустились сами собой, когда вошел к ней хан Сарымбэть.
– Что с тобой, Майя? Ты нездорова?
Она отвернулась.
– Майя…
– Нет больше Майи… Зачем ты пришел сюда? Уходи к своим женщинам… Там каждый взгляд куплен, каждая улыбка – насилие. Они все готовы сделать для своего повелителя, потому что рабыни не телом, а всей душой. Они ждут тебя… иди!..
Радостно забилось сердце хана Сарымбэть. Это были знакомые ему слова женской ревности. Майя начинала его любить и сердилась на самое себя. Да, вот это не берется ни насилием, ни деньгами. О, велика сила любви, и приходит она против воли человека, как пожар.
Тихо подошел хан Сарымбэть к Майе, обнял ее и прошептал:
– Я давно тебя люблю, Майя… Люблю с первого раза, как увидел.
Задрожала Майя, как молодая зеленая травка, закрыла глаза и ответила:
– Твоя любовь убьет меня… Я это чувствую.
– Ты скажи, Майя: ты любишь меня?
У нее не было слов, а только протянулись теплые руки, и счастливое лицо спряталось на груди хана.
На другой день Майя сказала хану:
– Я тебя вчера любила, а сегодня ненавижу…
– За что же, моя радость?
– А помнишь, как ты истреблял Гунхой? Я смотрела в окно, когда ты своим конем топтал беззащитных женщин, и вот эта рука рубила женские головы… Да, я тебя ненавижу и вместе с тем люблю… Меня приводит в ужас это двойное чувство.
– Того хана уже давно нет, Майя, как нет и Гунхоя. Такова воля аллаха… Он дает и победу и счастье. Да и чего тебе жалеть: ты была только пленницей у Олой-хана…
Майя гордо выпрямилась и посмотрела на хана потемневшими глазами.
– Я была пленницей Олой-хана, но не любила его… А вот тебя люблю, и в том моя погибель.
– И моя, Майя…
Каким счастьем пахнуло на хана Сарымбэть!.. Не было ни дня, ни ночи, а одно только счастье. Смеялась Майя – и он смеялся, хмурились ее темные брови – и он хмурился. Она думала, а он говорил, – и наоборот. Они читали мысли друг у друга в душе, и это даже пугало их. Иногда Майя задумывалась, и хан Сарымбэть хмурился, точно над их головами проносились тяжелые тени.
– Майя, о, я знаю, о чем ты думаешь!..
Он скрежетал зубами и падал на подушки в бессильной ярости, чувствуя, что много есть такого, что не в состоянии вырвать даже любовь. Ах, как много… Майя чувствовала его мысли, и лицо у нее бледнело, точно она умирала. Да, она страдала и за себя и за него, и чем была счастливее, тем сильнее мучилась.
– Майя, не думай ни о чем, – утешал ее хан Сарымбэть. – Что было, то прошло, а я счастлив настоящим… О, как я счастлив, Майя!.. Я до сих пор даже и приблизительно не знал, что такое любовь…
Хан Сарымбэть часто говорил и думал о счастье и все-таки не знал, что такое счастье… Здоровый не чувствует в полном объеме своего здоровья, так и счастливые люди. Он даже потерял счет времени, а оно шло так быстро, как колесо, которое катится по хорошей дороге. |