Троян: Думаю, что при известном напряжении можно найти много людей, так сказать, с правильными ногами.

Крейцер: И без горба?

Троян: Да… горб тоже… не обязателен.

Блюм: А как же с Григорьевым? Я уже не могу на него смотреть. Разве можно в серьезном производстве иметь такой агрегат? Какой это эпохи, скажите мне, пожалуйста?

Дмитриевский: С каких пор вы стали интересоваться эпохами? Вы сами — какой эпохи?

Блюм: Ну, скажем, и я тоже — эпохи… эпохи Александра второго, это тоже неплохо… так у меня уже все части новые, только сердце у меня старое, так теперь же сердце уже не имеет значения…

Собченко (входит): Товарищи, прошу в столовую… Чай и все такое.

Крейцер: Санчо, отчего у нас в коммуне так много воров развелось?

Собченко: А сколько у нас воров?

Крейцер: Говорят, много.

Собченко: Если и есть у нас вор, то, может быть, один, ну, пускай — два. А больше нет. Скоро он все равно засыпется. Скоро ему совет командиров (показывает, как откручивают голову)… и кончено. Пойдем чай пить.

Крейцер: Что это такое? (Повторяет жест.)

Собченко: Это?.. Ну, так… поговорить по-товарищески.

Крейцер (направляясь к выходу, обнимает Собченко за плечи): Ох, знаю, как вы нежно умеете разговаривать…

Захаров: Что же, товарищи, приглашают, пожалуйста.

Блюм: Они-таки умеют разговаривать…

Все вышли.

Вошла Ночевная и устало опустилась на диван. Входит Григорьев, закуривает.

Молчание.

Григорьев: Ваша фамилия — Ночевная?

Ночевная: Да.

Григорьев: Настя?

Ночевная: Настя. Почему вы знаете мое имя?

Григорьев: Я давно обратил на вас внимание, Настя.

Ночевная: Для чего это?

Григорьев: Не для чего, а почему?

Ночевная: Ну хорошо, почему?

Григорьев: У вас очень интересное лицо, вы красивая девушка, Настя.

Ночевная: Ох ты, лышенько!..

Григорьев: И я очень удивляюсь, товарищ Ночевная. Вам уже, наверное, семнадцать лет, у вас есть потребность и запросы, правда же? Будем говорить прямо: вас уже занимают вопросы любви?

Ночевная: Вопросы?

Григорьев: Подумайте: самая лучшая пора жизни. Неужели вам никто не нравится? Вы вот так и живете в этой коммуне? Вам не скучно?

Ночевная: Нам некогда, а вас разве занимают эти вопросы?

Григорьев: Ну, как вам сказать… все люди… Нет, в самом деле: вы убиваете лучшие годы…

Ночевная: Убиваю? Ну что ты скажешь!..

Григорьев: Убиваете. Надо оживлять свою жизнь. Надо искать людей, интересных людей. Почему вы никогда не зайдете ко мне?

Ночевная: К вам? Интересно. Дальше что?

Григорьев: Заходите вот вечером — сегодня-завтра. Я получил хорошую комнату в инженерном доме, знаете?

Ночевная: Так… дальше…

Григорьев: Попьем чайку, поговорим, у меня есть хорошие московские конфеты, журналы…

Ночевная: Вечерком?

Григорьев: Вот именно… Когда дела у вас кончены, коммунары отдыхают, заходите…

Ночевная: А дальше что?

Григорьев: Спасите мою душу, дальше там уже будет видно, познакомимся.

Входит Клюкин.

Клюкин: Где Жучок? Комсомольское кончилось.

Ночевная: Вася, ты знаешь, что предлагает товарищ Григорьев?

Клюкин: А что?

Григорьев: Товарищ Ночевная…

Ночевная: Ах, нельзя говорить? Нельзя говорить, Вася, секрет.

Клюкин: Интересно. (Вышел.)

Григорьев: Вы меня испугали, Настя.

Ночевная: Вы еще не так испугаетесь… Вот сегодня на совете командиров…

Григорьев: Спасите мою душу, товарищ Ночевная! Что же я такого сделал, пригласил… Чай…

Ночевная: Скажу все равно…

Григорьев: Товарищ…

Ночевная (в дверях): Вот и хорошо.