Холодный ветер высушил пот на щеках. Вцепившись одной рукой в покрытый мехом загривок хищника, другой Корт прикрывал глаза от пламени, внезапно вспыхнувшего впереди.

Он несся сквозь огонь. Его тигр оглушительно рычал от возбуждения удивительно звучным и чистым басом, и Корт, вовлеченный в эту мистерию звериной мощи и бешеной скачки, закричал тоже.

Они мчались и мчались… пока впереди не показалась морская синь.

Корт спрыгнул со спины тигра, поток встречного ветра тут же стих. Не осталось ничего, только серая пустота вокруг.

Эту серость медленно пересекала причудливо изогнутая прерывистая линия.

Навстречу ей поползла вторая, тонкая, черная.

Потом появилось еще несколько.

Вокруг не было ничего, кроме серой пустоты и разбросанных по ней линий, в которых Корт не видел ни никакого смысла.

Может, это и есть чистая сущность изобразительного искусства? Несколько линий, символизирующих ритм и узор… Узор, который художник может искать всю свою жизнь, но так никогда и не найти.

Корт долго стоял, глядя на причудливо сплетающиеся линии.

И к нему снова начало подступать синее море.

В следующем видении не было ни света, ни звука — вообще ничего сравнимого с тем, что способны воспринимать человеческие органы чувств. Это был едва ли не самый странный мир изо всех, и, однако, Корт оставался там дольше, чем где бы то ни было. Он видел этот мир с помощью какого-то загадочного внутреннего взора, и упоение стремительного движения сквозь пространство и время заставило его надолго задержаться.

Потом были новые видения.

Свободный разум, воплощающий собственный замысел…

Безгранично свободный, не связанный путами плоти, Корт наконец ощутил среди ошеломляющего разнообразия миров что-то… живое. Оно пыталось ускользнуть, но он не отставал.

Он больше не был человеком в полной мере, и все же узы, привязывающие его к той Земле, которую он знал когда-то, все еще оставались сильны. Гипнотические оковы, которые навсегда сковали бы любого лиранца, были не вполне властны над Кортом. Ведь он не принадлежал к этой расе, что на протяжении всей своей истории боролась за выживание. И возможно, часть его разума была неподвластна чарам. Та часть, которую до сих пор не отпустило синее море…

И здесь, в этом невероятном мире чистого пространства-времени, за пределами реальности, Корт почувствовал чужую жизнь и бросился за ней в погоню.

Он узнал ее.

Это был… Фарр.

Немыслимая встреча, встреча двух разумов! Однако Корту важно было лишь, что некая часть Фарра здесь, в пределах досягаемости, и он метнулся к ней…

Метнулся — и поймал. Схватил — и подчинил своей воле.

Фарр отчаянно сопротивлялся, но Корт был сильнее. Наконец он почувствовал, что враг покорился. Корт сражался за то, чтобы вырваться из непостижимого космоса вокруг, чтобы вернуться к теплу и знакомым вещам — он не сомневался, что его родной, знакомый мир не исчез, что он существует. В такой битве проиграть было нельзя. Не в этот раз.

Скорее! Надо бежать!

Вращаясь в водовороте пространства и времени, Корт уходил все ниже и ниже, все быстрее и быстрее, сжимаясь из безмерности вселенского разума во что-то маленькое, ограниченное, знакомое…

И в конце концов упал в помещение с голыми стенами, тесную комнату, где лежала на кушетке маленькая фигурка, заключенная в темницу жалких пяти чувств. Упал, оставив позади невиданное великолепие, которого он никогда не знал прежде и никогда не узнает вновь.

Этан Корт пробудился.

8

Дверь в стене была открыта, на пороге стоял Фарр с металлическим ключом в руке.