Коуп помнил, как сам приказал поставить на краю болота только одного часового, считая, что лишь сумасшедший попытался бы пересечь болото холодной и темной шотландской ночью. По его вине на равнину перебрались тысячи вопящих, вооруженных мечами дикарей, при виде которых даже закаленные в боях ветераны оцепенели от страха.
Коуп не раз слышал, как стремительны и яростны атаки горцев, но никогда не видел их своими глазами. А теперь он молил Бога о том, чтобы больше никогда не увидеть ничего подобного: он холодел от ужаса, сжимался, с трудом сдерживал дрожь при виде льющейся рекой крови и отсеченных конечностей.
– Сэр, смотрите!
Коуп резко дернул поводья коня и повернул в ту сторону, куда указывал адъютант. Крупный, серый в яблоках жеребец несся через равнину во главе небольшого отряда вооруженных горцев. Всадник был без шляпы, одежду ему заменял ярко-красный килт. Следом за ним скакал знаменосец, несущий огромный красно-белый стяг Стюартов.
– Нам будет лучше вернуться в Эдинбург, сэр, – заметил адъютант, – пока их кавалерия не ринулась в погоню.
– Где вы видите кавалерию, капрал? – с горечью спросил Коуп. – Где артиллерия? Где новейшее оружие?
Капрал обвел взглядом поле.
– Не трудитесь отвечать, – продолжал Коуп. – Теперь у них есть наши пушки, наши мушкеты, наши боеприпасы... не говоря уже о двух тысячах пленных.
Капрал выслушал это пренебрежительное заявление и вспыхнул:
– Да, сэр, но сегодня победа досталась им случайно. Они дорого поплатятся за эту дерзость в следующий раз, когда попадутся вам!
– В следующий раз? – Коуп, глаза которого покраснели от слез и дыма, сердито уставился на нескольких офицеров, переминающихся возле него. – Не обольщайтесь, джентльмены: генералу, который капитулировал однажды, не позволят совершить ту же ошибку во второй раз. А что касается победы мятежников... помнится, так же говорили про их победу на мосту Колтс-Бридж, затем еще раз – когда узнали, что Чарльз Эдвард Стюарт расположился в Холируд-Хаусе. Я вижу перед собой трусов, джентльмены, – трусов, которым давно пора сушить бриджи. Жаль, что я не доживу до того дня, когда каждого из наших бравых драгунов привяжут к позорному столбу и уничтожат, прежде чем трусость не поразила всю английскую армию!
– Но самозванцу вряд ли придет в голову вторгнуться в Англию – это же безумие, – возразил полковник Лаудаун, побледнев при этой ужасающей мысли.
– Почему бы и нет, сэр? – усмехнулся Коуп. – Будь вы на месте лорда Джорджа Меррея, одержи вы такую же убедительную победу, как он сегодня, вас не остановило бы ничто. Или вы думаете, что лорд Джордж станет сидеть и ждать, пока из Фландрии подоспеет английская армия? Или считаете, что принц-самозванец будет медлить, пока король Георг не сообразит, что он в опасности? Истинное безумие, джентльмены, – наша убежденность в том, что мы непобедимы. Вспомните-ка о том, как дорого она обошлась нам! И подумайте, сколько еще нам предстоит заплатить за нее, когда наши враги узнают, что с нами разделалась горстка фермеров, вооруженных ножами и серпами. Серпами, джентльмены, – и они выстояли против самой мощной армии мира!
Ярость внезапно покинула потрясенного Коупа, его глаза стали тусклыми и безжизненными, лицо – старым и осунувшимся, плечи поникли, руки отпустили поводья. Заметив, что мятежники приближаются, офицеры окружили генерала плотным кольцом и убедили его вернуться на побережье, где ждали суда.
Алекс ощутил боль в руках. Мышцы ныли, запястья жгли врезавшиеся в кожу веревки. Некоторое время он не мог вспомнить, где находится. Он потряс головой, чтобы прогнать туман, висящий перед глазами, откуда-то из мрака донеслись хриплые смешки, шарканье, шорох сена и глухие удары тел.
Боль в запястьях стала почти невыносимой, как и боль в висках. |