|
– Визуальное тестирование: количество волос на моей голове? Мефодий всмотрелся в макушку Гавриила и после секундной паузы ответил: – Пятьдесят две тысячи шестьсот сорок два! Имеют стойкую тенденцию к сокращению численности! Вероятный прогноз количества на сутки вперед: пятьдесят две тысячи шестьсот пятнадцать – шестьсот двадцать… – Спасибо, это я посчитаю и без вас, – не пожелал выслушать прогноз для своей лысины на завтра Гавриил и обреченно заметил: – Да, потеря волосяного покрова – эта одна из тех аномалий, что объединяет все три вида человечества. Наверное, лет через десять – если доживу, конечно, – на этот тест-вопрос ответит за секунду любой землекоп… А теперь проверим уровень слуховой чувствительности: расскажите-ка нам вот об этих часах! Повинуясь приказу, Мефодий навострил слух и мысленным усилием отключил в звуковом анализаторе мозга все лишние диапазоны частот, оставив лишь те, в которые укладывалось мерное тиканье ветхих, с давно ушедшей на покой кукушкой, настенных ходиков Пелагеи Прокловны. – Вкрапления посторонних шумов при работе механизма шестереночной передачи – возможно засорение, – доложил Мефодий. – Трещина в кожухе спирали. Деформация оси стрелок. Прогрессирующая трещина в вале маятника… – Замечательно! – кивнул Гавриил. – Звуковой анализатор в норме. – Вот ведь нехристи! – всплеснула руками Пелагея Прокловна. – Да чтоб у них ручищи поотсыхали! Брякнулись ходики у меня об пол с полгода назад; сдала я их в часовой ремонт, а тамошний гаденыш при очках мало того, что с бабушки триста рублей взял, так, оказывается, еще ничегошеньки и не починил! Правы газетные писаки: нет управы на вымогателей!.. – Прекратите, ради всего святого, агент Пелагея! – умоляюще обратился к ней Гавриил. – Думайте лучше о деле, а ваши мысли о плавающем в кипятке очкарике и черте с вилами над ним сбивают меня с толку!.. А сейчас, Мефодий, проведем проверку опорно-двигательной системы. Мы вас аккуратненько развяжем, а вы не дергайтесь и сидите смирно… Роберто с одной стороны, Мигель с другой распутали удерживающие новобранца веревки, после чего из предосторожности так и остались стоять по бокам кресла. – Держите. – Гавриил извлек из кармана пятирублевую монету и протянул ее Мефодию. – Тише берите, ласковей… Так… А теперь согните ее пополам! Монета поддалась, будто картонная. Мефодий отметил, что ничуть этому не удивлен. То есть он изначально знал, что шутя согнет монету, и согнул ее. Никаких восторгов по этому поводу. Все восторги и прочие эмоции остались где-то далеко-далеко, как учеба в университете, их роман (точнее не роман, а повесть) с Раисой, блеклая, словно эта монета в руке, жизнь безработного художника и все остальное, что отныне подпадало под понятие «до Просвещения». Жизнь разделилась на две половины, и, хоть разделилась она всего несколько часов назад, плоды этого разделения были заметны невооруженным глазом. – А теперь разорвите ее! Мефодий без труда проделал и это. Причем разорвал он не просто монету, а монету, согнутую пополам. Комментарии были излишни: смотритель действительно серьезно порылся в его мозгах, выпустив на волю то, что скрывалось за так называемыми «кодировками». – Хорошо! – сказал Гавриил. |
