|
Если луна выставляется главным символом некоей религии, как я могу не вспомнить о том, что от культа луны неотделим сатанизм? — А я не могу представить себе, как можно всерьез верить в сатану, в ад, да и в рай, строго говоря, тоже. Они, по моему, просто психи, фанатики со снесенной крышей, а вот Вы… Простите, Ваше Преподобие, но я не хочу врать. — Да ничего. Где то тут была эта штука? Ага! Сейчас доберемся с комфортом. Фонарь выхватил из темноты тележку с длинным рычагом палкой, напоминающим детские качели. — Роскошь! Дрезина на ходу! В самом деле, шикарное у Вас средство передвижения, Ваше Преподобие. — Переведем ее на основной путь, — священник, высвобождая руки, прикрепил фонарь к комбинезону. — Погоди, я перевожу стрелку. А теперь взялись! — Уф ф! — Эжен Оливье запрыгнул на узенькую платформу. — Только как бы Вы добирались, если б отправились одни? Пешком? — Зачем же? Так же бы и добирался. — Вы хотите сказать, что гурия — это и есть этот самый суккуб? — Эжену Оливье казалось, что отец Лотар занимается все таки изрядной ерундой. — Я хочу сказать, что дьявол, в общем, довольно часто выполняет свои обещания, — резко сказал священник. — Он говорит — ты получишь возможность иметь сношения с семьюдесятью двумя черноокими красавицами. Превосходно, думает человек, но ему не приходит в голову спросить: а будет ли мне от этого хорошо? Но когда одни из двенадцати врат этого примечательного места отворятся для него, будет уже поздно. Поздно будет кричать, — Вы смогли бы качать дрезину в одиночку? — недоверчиво спросил Эжен Оливье. — Сколько раз так делал. У нас еще в семинарии уделялось большое внимание спорту. Полезная привычка, как я не устаю убеждаться. Дрезина потихоньку набирала ход. — Ну, так что ты хотел сказать о моей снесенной крыше? — Я так не говорил. — Что поменяется, если ты выберешь в мой адрес более вежливое выражение, чем в адрес мусульман? — Вы правы. Отец Лотар, а Вы не… Вы не играете в игру? Я могу понять, что Вы очень любите мессу, и могу понять, что пока живы, не позволите всяким там запретить Вам ее служить. Могу понять, что христианство — достаточно важная часть нашей культуры, чтобы за нее можно было умереть. Но все таки эти штуки… дьявол там, демоны, ангелы, рай, ад… Я думал, что даже священники давно уже считали это ну как бы символами. — Поколения католических священников, что считали дьявола риторической фигурой, остались в прошлом! — Резко, в промежутках между качаньями рычага, заговорил отец Лотар. — Думаю, они горят в том самом аду, который также почитали за риторическую фигуру, эти священники двадцатого века! Из за них Римская Церковь пала, а затем перестала существовать. Именно они сказали, как в дурацком анекдоте, «и вы правы, и вы правы, и вы по своему правы». Все народы идут к Богу, только каждый своим путем! Незачем и миссионерствовать, коли так! А без сознания того, что является единственным сосудом Истины, Церковь Христова не живет. Это — глаз без зрения, тело без души. Столетиями Римская Церковь говорила — «права только я»! В двадцатом веке ее разъел либерализм, и она сказала — «всяк прав по своему». На этом католицизм кончился, начался неокатолицизм, то есть слегка театрализованная гуманистическая говорильня. Знаешь, как нас учили в семинарии? Если Святое Причастие упало на пол, священнику надлежит сперва опуститься на колени, вылизать в этом месте камень, а затем взять специальное долото и стесать в порошок слой, которого Причастие коснулось. Ну, этот каменный порошок тоже потом надо собрать, словом, много чего еще надо делать… И все это может не казаться человеку идиотизмом только при одном условии. Он должен верить, что имеет дело с Плотью Христовой. |
