— Останови машину! — не своим голосом забасил политик. — Я в последний раз спрашиваю: даете эфирное время?

— Кроме времени передачи, другого эфирного времени у нашей программы нет, — неприязненно ответила Неля. — Боюсь, что главный редактор не согласится отдать его вам.

— Тогда счастливо оставаться, — пробормотал Никита Сергеевич, выбираясь из припаркованного у бордюра микроавтобуса. — Решайте свои проблемы сами.

— Да, но зато мы за счет телевидения можем предоставить вам прекрасную возможность загореть, оздоровиться на свежем воздухе, стать подтянутым и стройным, а также свести близкое знакомство с медийными личностями, — вдруг широко улыбнулась редакторша. — Мне кажется, что перед предстоящими выборами вам это не повредит…

Сама не знаю, как так получилось, но, прежде чем ответил брат Руслана Ножкина, я выкрикнула:

— А нельзя ли похлопотать и за меня, я бы тоже хотела загореть, свести знакомство с нужными людьми и стать подтянутой и стройной…

— Че ты лезешь, тебя, что ли, спрашивают? — взъелся на меня калининградский политик. И, повернувшись к Неле, решительно заявил: — На эти условия я согласен. Если с медийными личностями — тогда ладно. Везите к брату, чего уж там.

* * *

В больницу мы приехали с небольшим опозданием, и лечащий врач Руслана, не дождавшись, поднялся к себе в отделение. Неля тут же позвонила по телефону доктору Кушниру и, сообщив, что мы на месте, застыла у гардероба, не отрывая глаз от дверей лифта. В ту же сторону устремились взгляды и всех остальных.

Пока наша группа тесной кучкой толпилась посреди холла, ожидая, когда спустится Глеб Мартынович, я, пользуясь удобным моментом, отошла к киоску с медикаментами. Окинула взглядом витрину и сразу же поняла, что мне позарез нужен гематоген. Вот просто умираю, хочу гематогена. Ведь в нем жутко много полезного для организма железа, а на фантике нарисован такой чудный бычок — крутые рожки!

Я полезла в карман за деньгами, достала несколько двухрублевых монет, горстку мелочи, извлекла из-за подкладки красного атласного пиджака завалившуюся монетку достоинством в десять копеек и пересчитала денежки еще раз. Не хватало пяти копеек. Вот интересно, почему в магазинах мне запросто могут недодать те же самые пять копеек, небрежно обронив, что нет сдачи. А попробуй я расплатиться за покупку суммой, в которой будет недоставать хотя бы копеечки? Продадут мне товар? Правильно, не продадут. Это, по-вашему, справедливо, да? Справедливо?

Я внимательно осмотрела пол перед киоском, но, к моему глубокому разочарованию, денег никто не терял. Тогда я вздохнула и подошла к Наташке.

— Наташ, дай пять копеек! — как можно небрежнее попросила я.

Но мой независимый тон не смог обмануть бдительную Оганезову.

— А тебе зачем? — встрепенулась она.

— Да так, надо кое-что купить…

— Не надо тебе ничего покупать! — отчеканила подруга, с ненавистью глядя мне в глаза.

И, обернувшись к Неле и оператору Пете, сердито спросила:

— Слушайте, ребята, у вас, случайно, нет знакомого психиатра? А то у нас вот эта вот девушка не может из дому выйти, чтобы что-нибудь не купить! Просто уже бзик какой-то! Навязчивая идея. Мания.

— Ну и ладно, не надо мне от тебя ничего, — обиженно сказала я и, надувшись, отвернулась к двери.

И тут же увидела, что к нашей группке спешит молодящийся дядька средних лет со шкиперской бородкой на упитанном лице и подкрашенными каштановыми височками. На бейджике у него чернеется надпись: «Кушнир Глеб Мартынович». Поравнявшись со мной, Глеб Мартынович приветливо кивнул и раскатисто спросил, поправляя полы белого халата:

— Это вы с телевидения?

— Ага, угу, мы, — ответили мы вразнобой.