|
Левые потерпели поражение, а то, что делают правые, что делает капитализм, этого они не хотят. Они не знают, на каком фундаменте им начать свое строительство. У них нет ни фундамента, ни информации. Им требуется что-то большее, чем прописные лекции о добре и зле. Ты не обязан любить Вену и Австрию! Этого никто от тебя и не требует. Но ты знаком с этим городом, с этой страной, с людьми, ведь это твои люди и твоя страна! Поэтому здесь никто лучше тебя не сможет помочь честным молодым людям. Да, среди молодежи есть такие, как эти парни из метро. Но есть и другие — их намного больше, Роберт, намного больше! — которые делают все, чтобы справиться с этой чумой. На выставке я услышала это от многих молодых людей! И я верю им. Зачем бы им врать мне? Зачем в таком случае они вообще пришли на эту выставку?
«В этом что-то есть, — подумал Фабер. — Мира, конечно, права. Есть много таких, которые думают по-другому. Мне не повезло, и мне попадались только убийцы». — И если ты оставишь в беде этих молодых людей, завтрашних взрослых, и будешь просто ненавидеть всех в этой стране, то накажешь невиновных, которые на самом деле хотят сделать как лучше, и тем самым возьмешь на себя тяжкий грех. Ты должен быть вместе с ними. Я повторяю, ты вовсе не обязан любить эту страну! Но во имя будущего страны — ее молодежи — ты должен примириться с ней! Чтобы все то, что когда-то случилось с нашими близкими, со всеми теми шестьюдесятью миллионами человек, произошло не напрасно, чтобы все они умерли не зря, ты должен помочь этим молодым! Желать им добра… потому что это желание даже важнее любви… Зазвонил телефон. Оба вздрогнули. — Сними ты! — прошептала Мира. Рукой, влажной от пота, он снял трубку и назвался. — Доброе утро, господин Фабер, — сказал Белл. — Наилучшие пожелания от доктора Меервальда. Трансплантация прошла без осложнений. Горан находится в отделении интенсивной терапии. Если и дальше все будет идти так же хорошо, то вы сможете коротко увидеть его уже завтра. — Спасибо! — сказал Фабер. — Спасибо! — Он еще раз сказал «спасибо» уже после того, как Белл повесил трубку. Прижав ухо к трубке, Мира слышала то же, что и он. И вот теперь, когда он почувствовал, что ее слезы текут по его лицу, он услышал, как она сказала: — Шалом!
14
Однако только через три дня им разрешили проведать Горана в отделении интенсивной терапии. Он был без сознания и дышал через аппарат искусственного дыхания, и Мира сначала страшно перепугалась, но доктор Белл, который их сопровождал, заверил их, что все идет как надо, и она снова успокоилась. В этот день врачи удалили дыхательную трубку, Горан узнал Миру и Фабера и показал им это движением век. Это произошло 3 октября 1994. На следующий день Горана перевели в обычную палату. К нему была подсоединены капельница и еще много всяких трубок. Фабер и Мира для начала провели с ним полчаса. Мальчик был очень слаб и спросил: — Кто я теперь? — Что ты имеешь в виду, спрашивая, кто ты теперь? — спросил Фабер. — Я — все еще я? — испуганно посмотрел на него Горан. — Ну конечно, ты — еще ты! Кто же еще? — Возможно, тот, от кого я получил печень. Я же не знаю, кто это был… девочка… или, может быть, пожилой человек… Теперь во мне есть часть этого человека… Может быть, я стану им… — Ты останешься собой, — сказала Мира. — Точно? — спросил Горан. — Точно? — Совершенно точно, — сказал Фабер. — А что случилось с моей печенью? Они просто выбросили ее? Над такими вещами Горан раздумывал довольно продолжительное время. |
