Дядя Берт неловко произнес:

— Дот сказала, что городские власти собираются заселять Хюйтон. Там строят симпатичные современные дома с тремя спальнями.

Наконец отец Энни торопливо заговорил, едва успевая переводить дух:

— Но ведь это слишком далеко. Мое место работы расположено в этой части города. Не могу же я каждый день ездить на велосипеде из Хюйтона, ведь оттуда все пятнадцать или даже двадцать миль.

Дот глубоко вздохнула. Она продолжала сидеть на колене у дядюшки Берта, крепко уцепившись в него, словно это придавало ей мужества.

— Кен, ты мой младший брат, и я знаю, что вам с Розой через многое пришлось пройти. Если бы этот дом был просторнее, вы бы могли остаться здесь навсегда, но… — Она вдруг запнулась на полуслове и стала тихонько плакать. — О, будь оно неладно! Мне так неприятно это говорить.

— Знаешь, Кен, это неправильно, — мягко произнес дядя Берт. — Розе никогда не станет лучше, если вы с Дот так и будете от всего ее ограждать. Если бы вы обзавелись собственным домом, чувство ответственности пошло бы твоей жене только на пользу.

Отец Энни смотрел на свои туфли.

— Завтра я подумаю, что можно сделать. Во время бомбежек Бутл лишился такого огромного количества домов, что практически ничего не осталось…

— Хороший парень! — искренне сказал Берт, когда отец Энни встал и вышел из комнаты, не проронив больше ни слова.

На лице Дот появилось беспокойство, когда она услышала, как громче обычного хлопнула дверь.

— Он сейчас явно не в духе!

— Ничего страшного, милая. Когда-нибудь это нужно было сказать.

— Я бы убила этого мерзкого Гитлера за то, что он сделал.

Энни жадно слушала их разговор, пытаясь понять, о чем это говорит ее тетушка.

— Таких, как она, много, Дот, — произнес дядя Берт. — Другим народам досталось не меньше, а некоторым пришлось и того хуже.

Дот вздохнула.

— Знаю. Но даже если… — Ее голос затих, и они продолжали непринужденно сидеть на стуле. — Думаю, мне следует взглянуть на ужин, не дожидаясь, пока еще что-нибудь подгорит.

— Я тебе помогу, милая.

Дот улыбнулась.

— А знаешь, что наш Томми сказал, когда я швырнула чашку? Он спросил, не умер ли случайно мистер Эттли. Господи, да если бы что-нибудь случилось со стариком Клементом, я бы, наверное, разбила весь чайный сервиз.

Спустя три недели семейство Харрисонов переселилось на Орландо-стрит, в район Сифорт, и их жизнь изменилась настолько, что у Энни сложилось впечатление, будто они переехали на другой конец света.

ГЛАВА 2

Орландо-стрит, казалось, была бесконечной. По обеим сторонам располагалось более сотни домов из красного кирпича, фасады которых выходили прямо на тротуар. Здания были похожи друг на друга, как близнецы, и были окрашены в строгом стиле: почти все двери и оконные рамы имели зеленый, красно-коричневый или же просто коричневый цвет, и только некоторые из них были черными. Раз в год отец Энни перекрашивал их снаружи в тот же самый насыщенный шоколадный цвет.

Повзрослев, Энни частенько презрительно шутила по этому поводу: «Можно подумать, что, если кто-нибудь выкрасит дверь в голубой или розовый цвет, наступит конец света. Я обязательно выкрашу парадный вход своего собственного дома в ярко-желтый!»

Ей приходилось каждый раз смотреть на номер, чтобы удостовериться, что это их дом, и ее сердце каждый раз холодело, стоило ей завернуть за угол Орландо-стрит. Тот ужасный день, когда семья Харрисонов переселилась в дом под номером тридцать восемь, навсегда запечатлелся в ее памяти.