Мила вздохнула. Через секунду добавила:

– Но он далеко не так прост, как кажется.

Более она ничего не сказала о муже и вообще примолкла. А Николай Сергеевич все никак не мог выговорить то, что рвалось наружу. Потому что оно требовало честного ответа, а именно его Ребров и боялся.

– У тебя есть кто-нибудь? – наконец нарушила молчание Мила.

Николай взял ее за руку и повел в спальню. Подведя к батарее, показал на вывернутую кроличью шапку.

– Ой, – обрадовалась Мила, – щеночек! Какой маленький! Какой хорошенький!

И она взяла пушистый комочек в ладони.

– Ему три дня, – объяснил Ребров. – Только это волчонок.

– А где его мама?

– Утром придет.

Мила недоверчиво посмотрела на бывшего мужа и поняла, что это не шутка. Осторожно вернула волчонка в шапку, а когда выпрямилась, радостно удивилась:

– Ой, наша кровать…

И тогда Николай Сергеевич, напрягаясь и краснея, озвучил наконец то, что хотел спросить с той самой минуты, когда, открыв дверь, увидел ее на пороге:

– Мила, ты меня еще любишь?

Вместо ответа бывшая жена посмотрела ему в лицо, и Ребров увидел ее глаза – робкие и счастливые одновременно.

Они приближались друг к другу медленно, почти целое столетие. Николай уловил знакомый запах волос, почувствовал прикосновение к своим губам ее губ – мягких и влажных. Горячая волна прошла по всему его телу, от лица до кончиков пальцев. И он не стал больше ничего спрашивать.

Свет единственного фонаря во дворе, отражаясь от снега, расцветил стену спальни синими бликами. Мила поднялась с постели и, не одеваясь, пошагала прямо по разбросанной по полу одежде. Вскоре вернулась с бутылкой вина и бокалами.

Так они и пили бордо, целуясь после каждого глотка, и постель была залита вином, словно кровью. Но оба не хотели думать о приметах; им было так хорошо вместе! И ничего на свете не было другого, кроме их любви.

Даже царапанье в дверь было где-то в ином мире. Как и вообще дверь в квартиру, и дом, и город, и прошлая жизнь. Но царапанье продолжалось все настойчивее и агрессивнее. Николай наконец услышал его, натянул джинсы и пошел открывать. На пороге стояла усталая и грязная волчица. Она даже не посмотрела на хозяина, а сразу побежала в спальню. Ребров поспешил за ней. Волчица подошла к батарее, вынула из шапки своего детеныша, косясь на женщину, замершую с бокалом вина в руках, и направилась к выходу. У порога положила маленький черный комочек на пол и, наклонив морду, лизнула босую человеческую ступню.

– Пожалуйста, – ответил на этот звериный знак благодарности Николай Сергеевич. Затем закрыл дверь, вернулся в спальню. И увидел через окно, как по синему снегу пробежала трусцой темная тень. Промелькнула и растаяла в предутренних сумерках.

– Она ушла навсегда? – спросила Мила.

Вместо ответа он забрал из ее руки бокал, одним глотком выпил оставшееся в нем вино и, наклонившись, поцеловал, закрыв глаза от счастья, плечо любимой женщины.

Ночь была прекрасна. И утро, и день. И вся жизнь впереди тоже.

К вечеру они наконец вылезли из постели, оделись и, взявшись за руки, вышли во двор, где сразу же столкнулись с Варварой Петровной. Соседка вежливо поздоровалась с ними обоими, словно встречала эту влюбленную парочку каждый день. И тут же, приблизившись к Николаю Сергеевичу, зашептала, поглядывая на его спутницу:

– Я вам вот что скажу: сосед наш – оборотень.