Он с ней не спал. Она с ним тоже. Ничего подобного не было, если не возражаете.

Чем, впрочем, мы сейчас занимаемся? Подготавливаем этот мир к шикарному взрыву. Напоследок. Грохот лучше нытья. Его проще устроить. Часовой механизм заряжен на десять, от силы на пятнадцать тысяч слов. Бабах! И мы вытащим его из этого болота.

А семья? А Шас? А Б. М., бедный старый Б. М.? Не говоря о мальчиках и девочках, которых он оставил позади и с которыми вскоре рискует воссоединиться. Что же нам, спустить их с ледяной горки? Или, выжав весь сок, выбросить их в сточную канаву, в трагическую канаву забвения, неупоминания на страницах этой книги? Тщетный вопрос. Потому что мы (то есть, по единодушному мнению, я) не имеем ни малейшего представления о том, когда они появятся и появятся ли вообще. Ведь за исключением нескольких туманных тропинок у нас нет планов, совсем никаких планов на эту позднюю Осень и Зиму. Надеемся, нам удастся держаться подальше от всевозможных семей, они делают нас магдалинно-слезливыми. А Шас? Пожалуй, наши чувства в отношении этого господина достойнее всего озвучил Белый Медведь, сиречь что Шас — зануда и лобковая вошь. Мы всегда сможем метнуть его в пламенную грудь Шетланд Шоли, если в какое-то мгновение почувствуем, что нам не хватает материала или что мы вконец заплутали. Что до Белого Медведя, то тут, следует признать, мы в совершенной растерянности. Его огромные контуры еще могут вырисоваться в тумане, возможно, мы его призовем, эдакого потертого, осыпающегося, по сути, конченого Колосса, чтобы он показал, на что способен. Но утверждать это с уверенностью нельзя. Насколько же приятнее было бы всем заинтересованным лицам, если б мы оставили его (он ведь отличный парень) в покое. Он заслужил покой. Per viam pads ad patriam perpetuce claritatis — таково наше сокровенное желание и наша мольба, пусть же она просияет сквозь ужасную латынь и осветит его, и ныне и присно, мы постараемся сделать это для старого бедного Б. М. Ничего больше сделать для него мы не в силах. Мы и себе не могли бы пожелать лучшей участи. Путями мира в страну вечной ясности!.. Ну, что вы на это скажете?

Под ясностью, конечно, мы понимаем здесь obscure clarte еле брезжащий свечной огонечек, который уже не раз готов был погаснуть, там, в незапамятных главах нашей сказки.

Теперь мы вновь и в последний раз вынуждены вернуться к упражнениям в стиле лиу, жуткое занятие, искренне сожалея о том, что когда-то поддались соблазну сочинить эту допотопную «Сказку о бочке», повествующую о Кристофере Линь Люне и его бамбуковой «Янки Дудл». Извинить нас может разве лишь то, что когда-то мы были склонны воображать себя Сезанном печатной страницы, так сказать, мастером в области архитектоники. Мы живем и учимся, мы нюхаем собственные пятки, как и подобает честному человеку, и чтим нашего Отца, нашу Мать и Гете.

Замечание, которое, как нам представляется, мы просто обязаны сейчас сделать, чтобы никогда больше к этому не возвращаться, состоит в том, что: ровно как мы и опасались, Альба и компания оказались такими же убогими хрипунами, как и сиплоголосый Белаква и весь континентальный цирк. Такое сборище с бешеной скоростью отдаляющихся от центра паршивцев Какьямуни и в кошмаре не приснится ни одному из членов Общества почтенных авторов — это наше твердокаменное убуждение. Что бы сказал Лейбниц?

Так или иначе, но мы не можем сердиться на них долго, они ведь, в конце концов, такие очаровательные, просто обворожительные создания, когда все сказано и сделано, когда все закончится. Сама их бесхитростность — лучшее лекарство от ярости. Ну как можно сердиться на них долго? У них такие обаятельные ухищреньица. Это совершенно исключено.