Ага, вот оно! Гвен попыталась увидеть историю бедняги, отмотать время назад, и бычок оказался в этом плане покладистее деревьев: спокойно разрешил увидеть, как он жевал солому, а в ней попалось что-то острое. Видимо, старший сын молочника – любитель погрызть орехи – опять выбросил скорлупу куда попало, и вот пожалуйста. Бык поранил горло и сам не понимает, что у него так болит. Гвен выдохнула. Она еще не пробовала никого лечить, хотя звучало это очень просто: коснуться больного места и послать туда немного анимы. Гвен попыталась это сделать, положив дрожащую ладонь на горло быка, и сразу поняла, в чем сложность. Видимо, надо коснуться именно раны, а если рана внутри…

Чем меньше думаешь, тем меньше, наверное, успеваешь испугаться. Гвен попросила быка открыть рот и запустила туда руку, стараясь не думать о том, что будет, если он не вовремя закроет свой здоровенный рот. Как же трудно быть волшебником!

Не думать о жутких зубах и о пахнущем прелой травой языке, который скользко поблескивал в полутьме, было трудно, и Гвен поскорее коснулась царапины в горле, – руку тянуло к ней, как к беде, которую надо исправить. Бык вздрогнул всем телом, но Гвен уже почувствовала, как от прикосновения теплого сияния на кончиках ее пальцев, осветившего темную глотку, горячий узел боли развязывается и исчезает.

Гвен рывком вытащила руку, бычок со щелчком захлопнул пасть – видимо, терпел уже из последних сил, – и замычал во все горло. Остальные коровы тут же подхватили. Гвен облегченно прислонилась к загородке загона и тут поняла, что кое-что не продумала. Чтобы чудо было засчитано, нужно получить благодарность за него, а животное вряд ли на это способно.

– Благодари, – жарко выдохнула Гвен, схватив бычка за голову. – Подумай, как ты мне благодарен. Ты просто животное, я знаю, но давай же, давай!

Бычок уставился на нее своими темными глазами – выдающимся умом этот вид животных не отличается, – и Гвен, потратив очередной кусок анимы, передала бычку способность мыслить и говорить, как человек. Она сделала это так отчаянно и быстро, что даже подумать не успела, как именно это получилось: мама учила ее менять свойства существ, и она много тренировалась на Ульвине, но ни разу еще не получалось так уверенно и гладко.

– Тебе лучше? – выпалила Гвен.

– М-м-мда, – пробасил бык.

Ощущаться его присутствие теперь стало по-другому, хаотичные образы в голове животного начали обретать человеческую стройность и яркость. Бычок благоговейно застыл, глаза у него удивленно распахнулись.

– Скажи: «Благодарю тебя», – прошептала Гвен. – Давай же! Быстро!

Бычок посмотрел на нее.

– Я. Вижу. Странно. И красиво. Много. В голове, – неразборчиво прошептал он.

– Благодари!

– Благодарю, – покорно изрек он, завороженно глядя на нее.

Гвен почувствовала, как несколько слабых, едва различимых, как пыль, крупинок звериной анимы поплыли к ней, нетерпеливо схватила их прямо в воздухе и вбила себе в грудь. И тут же забрала у бычка способность думать и говорить по-человечески, потому что на ее поддержание уходило невероятно много сил.

– Стой! Я хотел спроси-и-у-у-у… – начал бычок, но речь ему уже изменила, и он снова замычал. Гвен нежно похлопала его по холке и выбежала из хлева, спотыкаясь на дрожащих ногах.

От слабости ее мутило, но Гвен все равно неслась вперед, ее захлестывало невероятное, огромное счастье: она все сделала, она выполнила задание! Это лучший день, лучший день! Ноги давно заледенели от мокрого снега, она даже пальцев не чувствовала, ну, ничего, сейчас посидит в кадке с теплой водой, и все пройдет.