– Бедная ты моя, – сказал он тихо и взял ее руку.

– Прекрати! – сказала она. – Не нужно драматизировать. По крайней мере, мне не придется слушать твое ворчание по пути назад.

Режиссер усмехнулся и уже в дверях крепко поцеловал ее. Потом вдруг обнял крепко.

– Да что ты, Володя? – она посмотрела ему в глаза. – Может, лучше останешься? Ты что-то совсем разволновался. Для сердца вредно.

– Сердце, тебе не хочется покоя… Нет, я должен пойти! – сказал он и попытался за улыбкой скрыть беспокойство.

Было на сердце какое-то странное предчувствие.

Привычно нащупал в кармане ключи, потом вспомнил, что машина уже два дня в ремонтной мастерской. Выбрался на улицу – они, как и прежде жили на Рубинштейна, и остановил первую попавшуюся машину. Торговаться не стал.

– Погодка нынче! – сказал водитель, но, видя, что пассажир погружен в какие-то свои мысли, больше ничего не сказал.

Радио скрипело, водитель поймал только какую-то старую мелодию. Ностальгия по прошлому редко посещала Акентьева-старшего. К чему вспоминать о собственных ошибках?

– Нет правды на земле, но правды нет и выше… – пробормотал он.

– Что? – перепросил водитель.

– Не обращайте внимания, – сказал он. – Так, мысли вслух… Знаете что, притормозите пожалуйста.

– Вам нехорошо?

– Нет, я просто хочу пройтись пешком, – он расплатился с водителем, как договаривались. – Возьмите, возьмите!

– Так ведь далеко еще до театра! – сказал тот. – Вы посмотрите, какая погода!

Акентьев уже хлопнул дверцей. Водитель пожал плечами и отъехал.

Погода была не такая уж плохая. Акентьев пожал недоуменно плечами. Хорошая погода, тихая. Снег кружился и падал крупными хлопьями. Это его не удивило.

Он стоял рядом с Публичной библиотекой. Сколько времени прошло. «А ведь не так уж и много, – вдруг подумал он. – Да что там, всего несколько дней прошло!»

И погода хорошая, в такую погоду хорошо гулять вдвоем.

Пальто было старым, не очень теплым, но ему было не холодно. Он снова был молод, и сердце не ныло…

Он пошарил в карманах пальто, нашел сигареты и закурил. «Жизнь странная штука», – подумал он.

Вдоль стены шел бездомный пес, который словно не верил в собственную смелость, в то, что он выбрался на Невский. Владимир подумал, что у него, наверное, такой же взгляд, как у этого пса. Он не мог поверить в то, что оказался здесь… Морок не рассеивался. «Пятьдесят… какой нынче год? Спросить у прохожего. Уточнить. Да ты и сам все знаешь. Пятьдесят седьмой».

Пес посмотрел на человека. Акентьев опять пошарил в карманах, но ничего не нашел и только развел руками, прося прощения. Пес стоял и смотрел на него.

– Извините, у вас закурить не найдется?! – девушка смотрела на него.

– Возьмите! – он отдал ей всю пачку – невелика ценность, тем более, во сне, и зашагал к дверям библиотеки.

Это сон, только сладкий сон, но что он теряет? На дворе стоит пятьдесят седьмой год, он снова молод. Это иллюзия, она исчезнет, когда он проснется. Пусть так, но пока он спит, он сделает то, что был должен сделать когда-то наяву. Исправит ошибку, самую большую ошибку в своей жизни.

Переступив порог, он остановился. Зеленые абажуры над столиками и запах библиотеки. Защемило сердце, но так, как может щемить, когда ты молод. Не опасно для здоровья.

Наоборот!

Женщина за столом сосредоточенно заполняла бланки. Он видел только часть ее лица за конторкой. Кто-то дал ему шанс все переиграть заново?!

– Дражайшая Флоренция… Флора! – позвал он тихо.