Они ещё не построили здание своей семьи, а уже думают только о том, как бы оно не развалилось. Они напоминают предупредительных пожарных, что вырыли котлован и наполнили его водой в месте, где строители собирались возводить здание. Но чем пожар лучше потопа?

Там, где страх, там и ложь, где ложь, там и страх. Ложь – зыбкая почва, как и любой нарциссизм.

У меня был судорожный припадок. Из-за удушья, продолжавшегося слишком долго, меня упекли на больничную койку, чтобы при необходимости перевести на искусственную вентиляцию лёгких.

В моей палате лежат милые люди, которые хотят излечиться, но не думают о том, что радость не имеет никакого отношения к здоровью. Здоровье ради здоровья – это обед ради обеда.

Санитарочка, которая убирается у нас в палате и выносит утки лежачих больных, смешлива до невозможности и шутит не переставая! А ей ведь 83...

Сегодня днём она пела нам скабрезные песенки, и все хохотали. А вечером она рассказала мне о своих сыновьях: один погиб в 33 года, он был убит в пьяной драке своим собственным братом, который теперь ждёт суда в «Крестах». Так в этой простой женщине показались мне Ева и Дева Мария.

Этой ночью умер мой сосед справа. По всей видимости, повторный инсульт.

Во второй половине дня дочь собирала его вещи и спросила у санитарки: «Это его тапочки или местные?»

Хорошо, что не нужно никуда спешить, – вся жизнь на ладони.

– А ты упрямый! – сказал мне лечащий доктор с видимым удовольствием.

– Я просто устал.

Я, по-моему, единственный из всех заточённых сюда болезнью, кто не занят вопросом грядущей смерти. Не потому ли мне кажется, что только я и живу по-настоящему?

За Жизнь не нужно бороться, Ею нужно быть.

ВЫЗДОРАВЛИВАЮЩИЙ

Меня выписали из больницы.

– Ну что, поправился, голубчик? – спросила меня санитарочка, когда Заратустра собирал вещи.

Я улыбнулся в ответ:

– Берегите себя, у вас сын.

– А ещё у меня есть вода, тряпка и швабра, – сказала она, – а потому будем мыть пол!

– Дело хорошее!

Мы выходили с Заром из палаты, когда нам вслед прозвучали её слова:

– Берегите сыночка, он у вас хороший! Я опешил: «сыночка»?!

Зар, пропуская меня вперёд и придерживая рукою дверь, улыбнулся в ответ старой женщине:

– Обязательно. Спасибо вам.

Его изрядно поседевшие локоны спадали на опущенные плечи, лицо утратило былой цвет молодецкого румянца, носогубные складки отчётливо проявились, а под глазами витиевато легли десятки мелких морщин. Зар поймал мой ошалевший взгляд.

– Пойдём?

Я вышел молча.

Бездна моя открылась, чтобы молчать.

Давеча снова был припадок.

Я лежал в россыпях спелого винограда, среди розовых яблок, жёлтых и красных ягод, благовонных трав и кедровых шишек. С рук я кормил пахнущих парным молоком ягнят.

Пугливыми, но не боящимися, смущёнными, но не стыдящимися, благодарными, но не учтивыми, играющими, но не актёрствующими, нежными, но не льстивыми, желающими, но не требующими – такими были эти ягнята с глазами настоящего Человека.

И предстояла им смерть, ибо предопределено ягнёнку заклание, но не знали они о ней, а потому были они живыми и потому хотелось мне касаться руками своими их нежных шкурок, потому хотелось мне прижать их к груди своей, потому хотелось мне играть с ними в догонялки на залитом солнцем лугу.

О, люди мои, будьте ж и вы ягнятами! Воистину, больше в них силы, чем во всяком волке! Больше в них мудрости, чем в любом учёном! Больше правды в блеянии их, нежели во всех речах праведников наших! И менее они одиноки, чем любой из вас, ибо нет для них мира внутреннего, а есть лишь Мир!

Не простота их так греет душу мою, но их открытость! Когда центр становится целостностью, когда целостность становится центром – тогда и Мир становится Жизнью, тогда и Жизнь – Миром.