— Теперь, — сказал он, — ты мой угол. И я пришел прятаться.

— Да, любимый.

(И она услышала ангельские трубы на небесах).

— Бывает хуже. Самое ужасное, когда они так и не признают себя виновными. Тогда начинаешь снова и снова перебирать в уме факты и улики, мучительно думая, а вдруг ошибся… А иногда они ведут себя так достойно…

— Как вел себя Кратчли?

— Мне кажется, он ни в чем не раскаялся и жалеет только о том, что его поймали. Он ненавидит старика Ноукса так же сильно, как в тот день, когда его убил. О Полли он даже говорить не хотел. Сказал, что она блудливая сука, а я законченный дурак, что трачу на нее деньги. А Агги Твиттертон пусть вообще пропадет пропадом вместе со всеми нами. И чем скорее, тем лучше.

— Питер, какой ужас!

— Если есть Бог или справедлив ость, Харриет, что дальше? Что мы с тобой сделали?

— Не знаю. Во всяком случае, мы нашли ему лучшего адвоката. Но ему уже нельзя было помочь.

— Ты права, нельзя. Но нужно еще раз проверить все улики…

Пять часов. Он встал, подошел к окну и начал вглядываться в темноту. До рассвета было еще далеко.

— Осталось три часа… Им дают снотворное… Это великодушно… Остается только страх ожидания… Какая отвратительная смерть… Старик Джонсон был прав, лучше бы их расстреливали… «Палач в красном колпаке открывает кованую дверь…» Один раз я добился разрешения присутствовать на казни… Думал, лучше, если я буду обо всем знать… Но это не отучило меня вмешиваться…

— Если бы ты не вмешался, это мог быть Джо Селлон или Агги Твиттертон.

— Я знаю. И постоянно себе об этом твержу.

— Если бы ты не вмешался шесть лет назад, это могла быть я.

Питер, нервно ходивший из угла в угол, резко остановился.

— Если бы тебе тогда, Харриет, пришлось пережить эту ночь, я пережил бы ее вместе с тобой. Хотя ты тогда для меня так мало значила по сравнению с тем, что я чувствую сейчас… Черт возьми, что я делаю? Опять напоминаю тебе о том кошмаре!

— Если бы тот кошмар не случился, мы не были бы сейчас здесь. Мы бы даже не встретились с тобой! Если бы Филиппа не убили, я бы тебя так и не узнала. Если бы я не жила с Филиппом, я бы не вышла замуж за тебя. Грязь и слезы, ошибки и поражения. И после всего этого я вдруг получила тебя. Какой можно сделать вывод?

— Никакого. Во всем этом не было ни логики, ни смысла.

И опять быстрые, нервные шаги без конца…

Неожиданно он спросил:

— Моя милосердная кротость — кто так называл свою жену?

— Кориолан.

— Еще один мучитель… Спасибо, Харриет… Нет, я не так начал. На самом деле ты была не добра ко мне, ты была самой собой. Ты, наверное, смертельно устала.

— Ни капельки.

Харриет не могла думать о Кратчли, о его ухмылке и наглом презрении к смерти. Он похож на пойманную крысу. Она старалась вытеснить на самый краешек сознания мучительную мысль о его лице, искаженном предсмертной агонией. Но сквозь ужасные образы и мучительные страхи к ней настойчиво пробивался серебряный голос небесных труб.

— Они ненавидят казни. Все заключенные начинают волноваться. Они барабанят в двери и кричат. Наступает настоящий кошмар… Как звери в клетках… Настоящий ад… Все мы в клетках, только у каждого эта клетка своя… Я не могу вырваться на свободу, сказал скворец… Если бы только можно было хоть на секунду вырваться, или уснуть, или перестать думать… Эти проклятые часы!.