Вставал медведь как-то боком, припадая на левую лапу, и пока он вставал, Ванюша выстрелил в него со стороны, третий номер — почти прямо в грудь, спереди. Зверь упал и больше не вставал, на самом краю берлоги. Медленно, медленно тело скользило, заваливалось, и наконец скользнуло вниз, в берлогу. Прошло несколько оглушительных секунд, только эхо замирало где-то в елях, да шуршал падавший с деревьев снег.
— Что… Все? — почему-то шепотом спросил Виктор Иванович.
— Лучше зарядите, вдруг там еще один медведь…
Виктор Иванович судорожно раскрыл замок ружья, потянул на себя первую гильзу. И тут снежная яма распахнулась окончательно, снежную крышу снесло. Смазанное скоростью тело рванулось прямо к Виктору Иванычу. Виктор Иваныч застыл с открытым замком ружья и полуоткрытым ртом. Николай Леонидович судорожно рвал затвор своей двустволки. Ванюша стрелял и, по всему судя, промахнулся.
И вот тут проявились во всей красе качества, которые сделали Никиту Станиславовича тем, кто он есть — Никитой Станиславовичем. Мгновенным движением он даже не отбросил… не стал тратить времени на замах, просто уронил свое ружье, а из сине-черного рюкзака перед собой выхватил вдруг огромный автомат с нецельным реберчатым прикладом. Зверь летел прямо на них обоих, очередь изменила положение зверя в пространстве, медведь влепился в одного Виктора Иваныча, вместе с ним полетел кубарем в снег.
А Никита Станиславович, бросив остальным:
— Держать берлогу!
Кинулся туда же, к зверю и Виктору Иванычу. Оба лежали неподвижно. Никита Станиславович начал с того, что сделал что-то с автоматом, пустил одиночную пулю в лобастую голову медведя. Голову дернуло, и сильно. Никита Станиславович метнулся к Виктору Иванычу.
— С боевым вас крещением! Вставайте!
— Ох… Уже все?!
— Вот теперь-то уже точно — все!
— И перепугался же я… — Виктор Иванович доказывал, что он совсем не глупый человек: дурак скорее стал бы рассказывать, какой он герой, ни капельки не испугался.
— Любой перепугался бы… Ваше счастье, что тут ни деревьев нету, ни упавших стволов… Чистый снег по пояс, ничего больше.
Никита Станиславович показывал, что он тоже неглупый человек, и что занимает свое место в жизни не зря. А говоря, он ставил начальство на ноги, выводил на прежнее место первого номера, продувал и прочищал от снега стволы импортного бельгийского ружья, и опять вручал его Виктору Иванычу.
— Неужели еще пригодится?
Румянец возвращался на лицо Виктора Иваныча, и вместе с ним — некоторое чувство юмора.
— Это вот и есть ваше тайное оружие? Я имею в виду автомат?
— Оно самое… Очень не хотелось применять. Ребята… Проверьте берлогу.
Если бы малыш убежал, пока шла суматоха, никто бы и не спохватился. Но он сидел в берлоге, все надеялся, что все грохочущее, страшное, как-нибудь закончится само. Ведь тот, кто всегда защищал малыша, кто помогал ему доставать корм, играл с ним и развлекал его, лежал тут же, в берлоге. Лежал на спине, неподвижно, страшно, только мелко-мелко дрожал лапами. Глаза у родного медведя не выражали ничего, рот приоткрылся, и в берлоге стало сыро от вытекающей крови… Крови родного существа. И медвежонок не в силах был оторваться от бабушки сразу, бросился прочь только сейчас.
Ба-бабах!!! Бух!!! Опять от сотрясения воздуха срывается снег с раскидистых еловых лап, гулкое эхо отражается по многу раз. Только оба они бьют мимо, Ванюша и Николай Леонидович. А медвежий подросток, обезумев от пальбы, несется уже между елей. Бу-бух!!! Громко шарахнуло по стволу. И пошло грохотать и шарахать, выть и хлопать по стволам, пока не кончились патроны в автоматном рожке. А звереныш бежал и бежал — Никита Станиславович действовал скорее для очистки совести — ну вдруг удастся его достать?! Не удалось. |