Таннис поверила, но шило не убрала.

— И не спорю, что желания нет. Есть. Преогромнейшее. Но видишь ли, — он приближался осторожно, оттесняя Таннис от выхода. — Дело — превыше всего. Я об этом помню. Поэтому давай забудем о нашем недавнем инциденте?

Грент остановился и повернулся к Таннис спиной, словно разом утратив интерес к ней.

— Не бойся, — бросил. — Не трону. Кто ж знал, что ты у нас… столь принципиальная?

Он подошел к непривычно пустому столу. Исчезли карты, гранки, свертки бумаги, коробки с железной мелочью, набор перьев и чернильница. Таннис огляделась, с удивлением отмечая, что и сама хижина переменилась. Куда подевался копир, который дремал в углу? И пачки с бумагой? Печатный шар? Короба с крупными деталями? Гранки?

— Нельзя долго задерживаться на одном месте, — сказал Грент, заметив этот ее интерес. — Дело становится… горячим.

А после сегодняшней ночи оно и вовсе опасным будет.

— И куда?

— Пока не решил.

Врет ведь. Определенно врет — Войтех говаривал, что у Таннис на вранье нюх.

Но какой резон Гренту правду скрывать?

Не доверяет?

— Не волнуйся, милая Таннис, — он оперся рукой на стол, раненая по-прежнему скрывалась в кармане. — Я найду способ поставить тебя в известность о новом адресе. А пока…

Коробка была небольшой. Таннис отметила вощеную бумагу, перетянутую бечевкой, и сургучную печать с рисунком, рассмотреть который не получалось.

— Сначала деньги, — трогать коробку было страшновато.

— Конечно, — Грент извлек портмоне и, вытащив стопку ассигнаций, бросил на стол. — Здесь даже больше, чем договаривались. Видишь, милая? Для тебя мне ничего не жаль. Пересчитывать будешь?

Таннис пересчитала. Сугубо из принципа и еще желая оттянуть момент, когда ей все-таки придется коснуться коробки со спрятанным в ней зарядом.

И шаль подняла для того же.

Долго пристраивала на плечи, выравнивала, вывязывала узел под насмешливым взглядом Грента. Так и не сумев завязать, скомкала и в карман сунула.

— Не бойся, — Грент улыбался широко, и только глаза его оставались мертвы. — Все у нас получится.

Эти слова Таннис повторяла себе, словно заклинание.

Вечер. Сумерки.

И дождь.

Серое все, мутное, словно она, Таннис, смотрит на мир сквозь толстую линзу, из тех, которые продают аптекари для слабовидящих. И в этой дождевой линзе все кривится, меняется. Деревья становятся выше и тоньше, дома — дальше, а башни заводских труб и вовсе выгибаются причудливым образом. Капли дождя скатываются по кожанке, по волосам, прямо за шиворот, и толстый ворот отцовского свитера набирается влагой. Сохнуть будет долго, дня два, а то и три… и в чем ходить?

Мамина шаль комом лежала в кармане.

Дерьмовым получилось свидание, но душу грела толстая пачка ассигнаций, которую Таннис сунула в ботинок — все равно они слишком большие для ее ноги, зато удобно, деньги точно не вывалятся, и не своруют их. Конечно, Таннис карманника загодя чует, благо опыт немалый, но береженого Бог бережет.

Вот только захочет ли Бог связываться с такой, как Таннис?

Однажды он уже пришел ей на помощь… а она вновь за свое.

…чужой внимательный взгляд жег спину.

Все еще провожают. Не верят. И не отпустят до самых складов. Остается — идти, надеясь на лучшее.

Таннис перехватила коробку поудобней. Тяжеленная, однако. Нет, Таннис не слабенькая цыпочка, она с пяти лет на улице, и приноровилась ко всякому, случалось ей и среди грузчиков подвизаться, и на фабрике поначалу тюки с шерстью на своем горбу таскала, но тюки — дело другое…

С коробкой страшно.