В самом конце унылой цепочки плелось крохотное создание – очаровательное непослушное дитя, чье нежное личико в форме сердечка, освещаемое прозрачны ми зелеными глазами, всегда согревало теплом сердце мадам. Сколько же лет было маленькой Мелисанде? Говорили, что тринадцать. Правда, в некотором отношении она казалась намного старше своих лет, а во многом была сущим ребенком – то прелестная юная женщина, то шаловливое дитя.
Мелисанда уныло тащилась в самом хвосте шеренги. Как-то раз она замешкалась, остановилась переброситься парой слов с сидевшим в лодке парнишкой, и сестра Мария страшно рассердилась. Страдала ли девочка от этого? Мадам оставалось лишь надеяться, что бедных крошек не наказывают, когда они греются в теплых солнечных лучах или робко пытаются поиграть с другими детьми. Ведь эти старые святоши способны усмотреть страшный грех в том, что любая здравомыслящая мать сочла бы просто детским озорством.
Они уже поравнялись с гостиницей и прошли как раз неподалеку от столика, за которым сидел Арман, болтая с англичанином, в этот момент что-то пристально разглядывавшим на земле. Мадам то и дело украдкой бросала взгляд в их сторону. Она заметила, что маленькая Мелисанда, потихоньку стащив с ног сабо, сунула их под мышку. Вдруг один из деревянных башмаков выскользнул у нее из рук и откатился прямо к ногам англичанина.
Он молча поднял его. Мелисанда покинула шеренгу и робко подошла к нему, протянув руку за своим башмаком. Англичанин поднялся, выпрямившись во весь рост, и протянул ей сабо.
Искушение было слишком велико. Мадам не смогла удержаться – она высунулась из окна и прислушалась.
Мелисанда, подняв очаровательное личико, с видимым удовольствием вглядывалась в англичанина.
– Мне было жарко, – спокойно объяснила она, – вот я и сняла сабо.
Мадам пришло в голову, что в эту минуту прозрачные глаза девочки похожи на маленькие озерца, наполненные холодной чистой водой, в которой отражается зеленая листва деревьев.
– Благодарю, мсье, – сказала Мелисанда. – Простите, если побеспокоила вас.
– Никакого беспокойства, мадемуазель, – возразил он на ломаном французском.
– Так вы англичанин! – воскликнула Мелисанда. – Я тоже немного говорю по-английски, меня научили сестры. – И она продолжила, но уже на его родном языке: – Как поживаете? Сегодня довольно жарко, не правда ли? Вы не видели мою книгу? Вот портрет моей бабушки. – И тут же, не выдержав, прыснула и расхохоталась, весело и безудержно, что, по мнению мадам, должно было привести в дрожь монастырских сестер.
Англичанин невольно улыбнулся. И мадам вдруг подумала, что в первый раз видит улыбку на этом лице.
Мелисанда между тем продолжала непринужденно стоять перед ним, слегка расставив босые ноги и наслаждаясь тем, что, вне всякого сомнения, казалось ей настоящим приключением. Вдруг она испуганно оглянулась через плечо, и мадам поняла, что неизбежное случилось: шепоток пополз по шеренге девочек от хвоста к началу, где шагали сестры Тереза и Евгения. И вот шеренга замерла, и сестры увидели, что произошло. Евгения, во всяком случае, увидела точно. Тереза продолжала изумленно таращиться на ее рассерженное лицо.
Мелисанда перешла на французский:
– А ведь я и раньше видела вас, мсье. Вы всегда сидите за этим столиком. А вчера, когда мы проходили мимо, я даже вам улыбнулась, только вы не ответили. Я живу в монастыре. А мне так хотелось жить здесь, в этой гостинице. В монастыре скучно – все время уроки да уроки. – Она задумчиво почесала свой короткий прямой носик. – Да еще молитвы, молитвы, бесконечные молитвы… От них у меня колени стерты до кости.
Раздался строгий оклик Евгении:
– Мелисанда!
– Сейчас, сестра. |