Изменить размер шрифта - +
И даже интересуется, сколько у Веры пар обуви. На это жених ответил, что он сам не рад своей привычке лезть во все дырки и надеется с течением времени, в новых условиях жизни, от нее избавиться. Бросают же люди курить.

Короче, мы почти до утра просидели с Сашкой на кухне и жалели всех подряд. Себя тоже не забыли. Нам ведь радоваться, в общем-то, было нечему. Особенно мне, побитому и оскорбленному. Проспали часа полтора на Сашкиной кровати и еле доползли до работы. По дороге я, кстати, вспомнил о последнем разговоре с Людмилой. Было такое ощущение, что этот нереальный разговор случился сто тысяч лет назад.

Работать было трудно в тот день, и, как на грех, работа все шла тонкая, ювелирная. Кудряш, который вечно пробивается в передовики производства, смотрел на нас с презрением. Он женатый — ему легче. Сказал нам в курилке:

— Догуляетесь вы, хлопцы. Попомните мои слова — догуляетесь до ручки. Будет вам скоро крышка.

— Алкоголизм излечим! — неуверенно возразил ему Сашка.

И вот что дальше произошло. Кончилась кое-как смена, и мы, точно вареные раки, выползли на свет божий. За проходной распрощались. Я шел и думал, как же там мои бедные родители, и клял себя на все корки. Но не успел проклясть до конца, потому что наткнулся на Люду. Она стояла на углу, возле магазина "Ткани". На ней был светлый плащ и на голове косынка. Кого-то ждала. Она ждала меня.

— Здравствуй, Людмила! — сказал я без удивления, но и без радости. Уж очень не по-хорошему светились ее глаза. Вместо ответа она широко и неловко размахнулась и влепила мне пощечину. Я не люблю получать пощечины. Если бы не мое сонное состояние, успел бы отстраниться. Кругом шли люди, и среди них, возможно, товарищи по работе. Может быть, и Кудряш шел мимо. Я вытер щеку рукой, улыбнулся девушке и пошел себе потихоньку дальше. Не спросил, за что ударяла. Это было понятно. Стоило только из-за этого переться в такую даль и подстерегать у проходной? Но это дело вкуса. Я пошел от нее прочь, потому что не выношу баламутных женщин. Не принимаю. Они много на себя берут. Они думают, что у них есть право на суд и расправу. Это заблуждение. Такой власти нет ни у кого. Зато у всех есть право обыкновенного человеческого понимания. Спроси — и тебе ответят. Погляди повнимательнее, поговори с человеком — вдруг окажется, что кругом не так уж много виноватых. Больше тех, кто попал в круговорот обстоятельств или поддался слабости характера.

Я шел не оглядываясь, но Люда меня догнала. От бега она раскраснелась. Она была действительно симпатичной девушкой. Но дело не в этом. Симпатичных мы видали и раньше. В ней было что-то такое — от леса, не от города. Она была нездешней.

— Я приехала ночью, через весь город, одна. Разве это не подло? Разве так поступают? Ты сказал, что у тебя беда, и я поехала. Я тебе поверила! Разве так делают? — она говорила с такой обидой и таким звенящим от непонятного мне напряжения голосом, что я остановился.

— Посмотри на меня.

— Я вижу, — сказала Люда тоном ниже, вглядевшись в мои боевые шрамы. — Это не оправдание.

— Я и не оправдываюсь. Я прошу прощения.

Мимо шли люди. Мы разговаривали среди толпы.

Она сморщила лобик и жалко улыбнулась.

Тут я и сломался. Увидел в ее глазах тоску.

— Давай зайдем куда-нибудь, перекусим?

— Я обедала.

— Кофейку выпьем.

Она не отреагировала. Вот какое я сделал движение — я ее обнял и с силой притянул к себе. Она не отстранялась и не вырывалась. Она заплакала. Я тоже ночью плакал и сказал ей об этом.

Мы пошли в "Харчевню трех пескарей". За столиками сидели мужики, пили портвейн и поедали котлеты.

Обстановка нас сблизила. Обстановка, то есть место, где люди находятся, всегда сближает или разъединяет.

Быстрый переход