Когда она проснулась, я немедленно признался в своих похотливых поползновениях этой ночью.
– Я так устала вчера… – сонно молвила она. – А что за сны мне снились! Скарфинати и все эти странности в Репарате…
Она покачала головой.
Я снова попросил прощения, но Анотину мои извинения лишь озадачили. То, что мой проступок она не сочла за оскорбление своего достоинства, повергло меня в тоску, лишний раз напомнив, что Анотина – плод воображения, а не женщина во плоти, как бы мне этого ни хотелось. Связь между чистой красотой и сексом превратилась в змею, кусающую свой хвост, – повторяясь раз за разом, она разрушала мое восприятие. Пока я не думал о телесных утехах, Анотина была для меня реальна и любима, но как только мною овладевало желание, я видел иллюзорную маску насквозь.
– Идем, Клэй! – кликнула Анотина. – Посмотри, какой лес!
Она потянула меня за руку, и мы вступили под сень дубов и сосен.
Мир и покой, казалось, царили здесь вечно. Сквозь купы деревьев проблескивало солнце, пуская зайчики на ковре из опавших иголок и листьев. Пытаясь обмануть тревожные мысли, я принялся показывать Анотине разные травы и грибы, свойства и названия которых были мне знакомы. Она с искренним любопытством расспрашивала, для чего пригодно каждое из растений, а я детально описывал соответствующие телесные хвори и умственные расстройства.
– Взгляни ка, – воскликнул я, наклонясь, чтобы сорвать розовый побег папоротника, притаившийся меж обнаженных дубовых корней. – Вот эта трава вызывает амнезию, полное забвение. Стоит принять чайную ложку – и память уже не будет беспокоить.
Анотина очаровательно округлила глаза:
– Тебе и такое доводилось прописывать?
– Было дело, – хвастливо отозвался я. – Один парень, у него вся семья погибла на пожаре, был так убит горем, что не желал жить.
– И что же, помогло?
– Он долго выпрашивал у меня это снадобье. Я поначалу отказывался, но бедняга так тосковал, что я все же приготовил ему отвар.
– И он обрел счастье?
Я увлеченно продолжал рассказ, не замечая в голосе Анотины дрожащих ноток:
– Три года несчастный пытался выяснить, кто он и что с ним стало. Имена жены и детей он узнал, но вот их лица и проведенные вместе годы так и не вспомнил.
Анотина больше не задавала вопросов. Я понял, что сморозил глупость, и запоздало прервал свою дурацкую лекцию по фармакологии. Дальше мы шагали молча, и я не раз замечал, как Анотина подносит руку к лицу, словно для того, чтобы поправить волосы. Думая, что я не смотрю в ее сторону, она тихонько утирала слезы.
Некоторое время спустя мы вышли к той самой тропинке, о которой говорил Скарфинати. Она петляла по лесу, кружась и вихляя без причины, словно была проложена деревенским выпивохой. Тем не менее я счел за лучшее никуда с нее не сворачивать. Анотина мурлыкала себе под нос мотивчик из музыкальной шкатулки Нанли, и я позабыл о времени, растворившись в прелести ее голоса и завораживающей монотонности мелодии.
Около полудня мы наткнулись на лесное озерцо, которое тропинка прорезала ровно посередине, на манер узкого земляного моста. Уставший и вспотевший после долгого перехода, я предложил искупаться. Анотина хоть и пожаловалась на слабость, но согласилась, что это отличная мысль. Сбросив одежду на берегу, мы окунулись в прохладную воду.
Озеро приняло меня в свое лоно, и я стал медленно, словно утопленник, погружаться на дно. Там, в тишине и темноте, я вспомнил, как точно так же уходил под воду в Вено – в тот злосчастный день, когда взорвалась стальная птица. Я словно воочию увидел наше поселение и свой скромный домик на опушке леса. Перед глазами проплывали лица соплеменников, о которых я, казалось, не вспоминал долгие годы. Дженсен и Рон, мои роженицы и дети, которых я считал своими, – все они безмолвно взывали о помощи. |