– Я давно уже пытаюсь связаться с вами, – сообщил он. – Я не знал, что вы переменили адрес.

Звуков подслушивания в аппарате я не слышал, но рисковать не хотел и сказал только, что примерно через час заеду к нему на службу.

Пошел дождь с мокрым снегом, и я поехал в БМВ, даже не глядя в зеркало заднего обзора. Все равно людям “Феникса” было известно о моей связи с комиссией “Зет”. По дороге я думал о Кеннете Линдсее Джоунсе и о Грюневальдском озере. Потом мне показалось, что я наконец нашел ответ: Октобер приказал своим подручным сбросить меня туда, так как знал, что я слышу его распоряжение и буду убежден, что он действительно приказывает ликвидировать меня, поскольку именно в Грюневальд-Зее был сброшен мертвый Джоунс. Возможно, что ответ мой был правильным, но мне не нравилось, что он не выходил у меня из головы, и я решил вернуться к нему позднее.

Возможно, что последнее сообщение Джоунса в резидентуру, переданное им незадолго до смерти, поможет мне. Я помнил содержание сожженного мной меморандума, но подлинника сообщения Джоунса не видел. Если у него были основания считать свою гибель неизбежной, он мог как-то намекнуть на это, однако не в меморандуме, в котором было дано лишь очень краткое изложение его донесения.

Направляясь в комиссию “Зет”, я послал в резидентуру сообщение со следующей просьбой:

“Прошу как можно скорее дать возможность познакомиться с подлинником последнего сообщения КЛД. Гостиница “Центральная”, Мариендорф”.

Капитан Штеттнер оказался один у себя в кабинете и поздоровался со мной в некотором замешательстве. Это был типичный для своей среды человек с решительным выражением лица и ясными, но невыразительными глазами. Следуя за святым, он мог бы совершать святые поступки, но, следуя за дьяволом, перещеголял бы самого сатану. Такие люди рождаются для того, чтобы повиноваться, и как сложится их жизнь, зависит от того, кто станет их вожаком. Штеттнеру было лет тридцать, и в нынешней обстановке его обязанности заключались в том, чтобы разыскивать подручных давно сгнившего маньяка и передавать их в руки правосудия. Родись Штеттнер лет на пятнадцать раньше, он, вероятно, получил бы соответствующее “образование” в организации гитлеровской молодежи, в 1939 году, наверное, перешел бы к штурмовикам и командовал одной из рот палачей, занимавшихся массовым уничтожением людей во имя своего бесноватого фюрера.

– У вас, видимо, бессонница, герр Квиллер?

– У меня не хватает времени для сна. – Не следы бессонницы отражались на моем лице, а следы обращения Октобера, и меня раздражало, что это было заметно. – Но вы сказали, что пытались связаться со мной.

– Да. Жаль, что вы не сочли нужным сообщить мне о перемене адреса.

– Я не знал, что вам потребуется моя помощь.

Смущение Штеттнера заметно усилилось.

– До сих пор я полагал, что наши отношения предполагают взаимную помощь.

Я промолчал, и, всматриваясь в Штеттнера, с завистью подумал: почему мне сейчас не тридцать лет, когда никакие переживания не отражаются на человеке?

– Вы, кажется, хорошо знали доктора Соломона Ротштейна? – внезапно спросил Штеттнер.

– Я знал его очень давно.

– Во время войны?

– Да.

– Вы могли бы рассказать мне, какую работу он вел во время войны?

– Какую именно помощь я мог бы оказать вам, герр Штеттнер?

– Я понимаю, герр Квиллер, что вы вовсе не обязаны отвечать на мои вопросы…

– Говорите, я слушаю.