— Поторапливайтесь, — нервно крикнул Анри, — а потом начнем все сначала!

— Не думаю, — глухо произнес Фернан.

И тут же, не воспользовавшись возможностью подойти ближе, выстрелил. Анри упал, сраженный прямо в сердце, так что ни малейший стон, ни единая судорога не выдали, что он прекратил свое существование.

Час спустя Фернан катил в почтовой коляске, а Дьявол вновь возник рядом с призвавшим его Луицци.

— Ну что, мессир Сатана, не хочешь ли поведать, зачем ты вдохнул в юные души гнусные желания?

— Это мой секрет; кроме того, мне не надо ничего рассказывать: ты видел все собственными глазами.

— Да, но был же какой-то пролог к этой истории! Я хотел бы с ним ознакомиться!

— Никакого пролога. Несчастная сиротка из придорожного трактира и испорченный плохими книгами тупица — только и всего.

— Но почему ты выбрал именно их для этого отвратительного действа?

— Потому что мне нужны были два удивительно невинных, предельно чистых существа, чтобы показать, как элементарно превращаются они в абсолютных мерзавцев, да так, что никто в том не усомнится.

— А совершенный ими проступок не есть ли начало жизни, полной пороков?

— Или порочных мыслей, которые гораздо более пагубно влияют на вашу человеческую мораль, прекрасно отвечая в то же время моим сатанинским интересам. Я отдам все самые громкие преступления века за одну порочную идею; и потому я только что приговорил два сильных духом и полных энергии существа к жизни исключительной, к жизни отверженных, посвященной войне с религией, браком и социальным неравенством. Одно из этих двух существ — женщина, не чуждая страстей, прихотей и амбиций, несмотря на ее смутное происхождение. Уже сейчас она больше сожалеет о погубленном будущем, чем о совершенном грехе. Еще неделя благоразумия — и девушка, в душе которой было заложено так много, стала бы женой капитана Анри; скорее всего, она превратила бы его в человека утонченного и блестящего, чтобы рядом с ним казаться утонченной, заметной и блестящей женщиной. Теперь это уже никак невозможно; ибо Жаннетта не принадлежит к тем, кто считает раскаяние достоинством. Загнанная в угол, она противопоставит этот угол всему свету.

— И конечно, подтолкнет Фернана к совершению серьезных проступков, а то и преступлений.

— О да, согласно вашей морали, это преступления.

— Ты не хочешь рассказать мне о них?

— Ты узнаешь о них и без меня.

— Каким образом?

— Однажды ты прочтешь опус Фернана…

— Как?

— Скажу только, что он будет литератором и сен-симонистом.

— А кто это такие — сен-симонисты?

— Ровно через десять лет, считая от сегодняшнего дня, вспомни кровать Папы, и ты поймешь глубинную сущность сен-симонизма.

IV

Кое-что проясняется

Дилижанс тронулся в путь, и, естественно, все живо принялись обсуждать последние события. При этом каждый стремился воспользоваться случаем, чтобы поведать о более или менее необычайных приключениях, которые им пришлось пережить или же наблюдать. Само собой разумеется, Гангерне превзошел всех по части подобного рода рассказов. Один из них Луицци слушал с особенным интересом.

— То был, доложу я вам, презабавнейший анекдот! — заявил Гангерне. — В жизни так не смеялся, чуть живот не надорвал. Вы, господин Фейналь, должно быть, знаете эту историю; она случилась три или четыре года назад.

— Гм, гм, — задумался нотариус, — и что же такого сверхсмешного произошло в ту пору в Памье?

— Разве в Памье может произойти что-либо достойное внимания? Что вы! Действие этой истории развивалось в Тулузе, а главным ее героем являлся аббат Сейрак.