— Она была в незавидном положении?

— О, в весьма и весьма незавидном! — ухмыльнулся Сатана. — Я кое-что расскажу тебе, и тогда суди сам…

— О, только не сейчас, — простонал Луицци, — только не этим вечером. Как-нибудь потом…

— Нет, барон, ты меня выслушаешь, ведь я предупреждал; раз уж ты требовал откровенности, то, будь милостив, терпи до конца.

— Знаю, но неужели нельзя увильнуть от этой обязанности?

— Ну, если ты дашь мне несколько монеток из того кошелька…

— По месяцу моей жизни?

— О нет! Из-за такой мелочи я не стану лишать тебя удовольствия послушать рассказ о причиненном тобою же зле.

— Ты же видишь, нечисть, у меня нет сил слушать.

— Я дам тебе их, сколько захочешь.

— Я накроюсь подушкой, я заткну уши!

— Это для меня не преграда.

— Умолкни, Сатана, умоляю; я готов слушать твои душещипательные истории, но только не сейчас.

— А что толку говорить, когда раны зарубцуются и сердце оправится от удара? Рассказ имеет смысл, пока один страдает, а другой лечит. Я что, раб тебе и должен повиноваться беспрекословно? Разве ты не знаешь, что тот, кто нанимает убийцу, сам оказывается в его власти? Ты купил услуги Дьявола, а потому принадлежишь ему!

Произнеся эти слова, Сатана, чей облик несколько затерялся в полумраке комнаты, вдруг приобрел черты властителя ада и улыбнулся той прекрасной и пугающей улыбкой, что вызывает сожаление у самого Господа Бога, напоминая о прошлом величии милого и нежно любимого ангела, которого он был вынужден наказать и который оставил в его божественной душе незаживающую рану от невозможности когда-нибудь даровать ему прощение.

Жалкий и дрожащий Луицци не вынес этой улыбки; она ввинчивалась ему в сердце, словно зазубренный шуруп, разрывающий плоть при вращении.

— Смилуйся, — всхлипнул он, — я выслушаю тебя, когда захочешь.

— Хорошо, но учти — момент я выберу сам. А что ты мне за это дашь?

— Месяц моей жизни.

Дьявол расхохотался:

— Ты, верно, уверен, что в твоей мошне полно монет, раз так гордо кидаешься ими.

— Боже! Боже мой! — возопил Луицци, шаря под подушкой в поисках своей жизненной кассы.

Найденный кошелек показался ему почти пустым.

— Что, я так близок к смерти?

— Э-э, насчет будущего мы не договаривались, а потому мне нечего тебе ответить! Вот о прошлом… О прошлом я расскажу с удовольствием.

И совершенно непринужденным тоном он начал:

— Госпожа дю Валь, которую ты угробил…

— Ну хватит, довольно… — простонал Луицци.

Ужасный вихрь закружился в голове Луицци, кровь стучала в висках, бледные, изможденные призраки толпились вокруг него. Рассудок покидал барона, но страх перед безумием пока еще был сильнее страха перед смертью, и он выдохнул:

— Ладно, бери, только оставь меня в покое.

Дьявол схватил кошелек и открыл его; Луицци, увидев поспешность Сатаны, хотел было вырвать обратно драгоценные монеты, но не смог и пошевелиться; он видел, как пальцы Сатаны скользнули внутрь и вытянули одну монетку. В ту же секунду ледяной холод объял сердце Армана, жизнь его остановилась, и больше он ничего не чувствовал.

Пробило три часа.

II

ДИЛИЖАНС

Возвращение к жизни

Пробило три часа; Луицци почувствовал, как его дернули за ногу и грубый мужицкий голос рявкнул:

— Эй ты, быстро давай в экипаж!

Луицци проснулся в какой-то убогой комнатушке; он спрыгнул с кровати, ощущая себя совершенно здоровым и полным сил.