Все это кажется невероятным». Сообщенные Лефортом цифры, правда, с упоминанием его сомнений относительно их достоверности, попали на страницы трудов историков.
Слово «невероятно» слишком слабо отражает преувеличение Лефортом реальных богатств Меншикова. Их оценку следует признать плодом ничем не сдерживаемого полета фантазии. Лефорт черпал информацию из абсолютно недостоверных источников. Точно известно, что в пути у Меншикова никто деньги не изымал. Из инструкции Плещееву мы также знаем, что во дворце князя в Петербурге никаких денег не обнаружено. Но даже если бы в нашем распоряжении не было оценочных ведомостей сокровищ князя, то и в этом случае сведения Лефорта можно легко опровергнуть. Для этого достаточно сопоставить бюджет России с приводимыми Лефортом цифрами.
В 1724 году казна намеревалась получить восемь с половиной миллионов дохода. Он складывался из подушной подати, взимаемой с 7 миллионов налогоплательщиков, а также разнообразных косвенных налогов. Богатства Меншикова в деньгах и драгоценностях с учетом перевода червонных в рубли оценивались, по Лефорту, суммой от 51 250 до 66 250 тысяч рублей.
Воображение современников, судачивших по поводу несметных сокровищ Меншикова, видимо, подогревалось просочившимися сведениями об изъятии у него крупнейшего в Европе яхонта. Эта драгоценность стала предметом особых забот Верховного тайного совета в связи с тем, что камень стоил колоссальных денег – Меншиков в 1706 году заплатил за него какому-то сибирскому купцу девять тысяч рублей. В журнале от 10 сентября 1727 года читаем: «Призываны Алексей Макаров и Петр Мошков и приказано им, чтоб они камень яхонт большой у князя Меншикова взяли». Запись следующего дня отметила выполнение указа: «Впущен был Петр Мошков и объявил камень большой лаловой, который по вчерашнему приказу взял он у князя Меншикова, и тот камень для отдания е. и. в. принял барон Андрей Иванович Остерман».
Сведения о сокровищах Меншикова можно отчасти проверить по оценочным ведомостям изъятых у него драгоценностей, а также наличных денег. Считаем, что «отчасти», ибо цена, проставленная в ведомостях, занижена по крайней мере в 2–3 раза. Драгоценности были оценены в 120 тысяч рублей. Реальная их цена, видимо, равнялась 300 тысячам рублей. Каково же было удивление Плещеева, когда он в сундучках князя вместо ожидаемых миллионов обнаружил сущую безделицу – 11 156 рублей русской монетой и на 1455 рублей иностранной валюты. К этой сумме следует прибавить еще 6594 рубля и 88 червонных, отписанных в казну из приморских дворцов домовой конторе, ведавшей ингерманландскими и копорскими вотчинами, а также 73 822 рубля, конфискованные в Петербурге. Наконец, приплюсуем 11 тысяч, подаренных Варваре Михайловне, и 1 тысячу рублей, отданную купцу на приобретение мехов, вина и прочего. Без большой погрешности общую сумму сокровищ и денег Меншикова можно определить в 400 тысяч рублей. Тоже сумма немалая! Если перевести деньги того времени на курс золотого рубля начала XX века, то получим около 3,5 миллиона.
Работный человек средней квалификации на мануфактуре во времена Меншикова получал 18 рублей в год.
Уместно вспомнить, что в начале жизненного пути все богатство Меншикова составлял кузов, наполненный пирогами. На склоне лет для доставки в Москву одних только драгоценностей и денег понадобилось шесть сундуков.
Сумма в 400 тысяч рублей, разумеется, не отражала всего богатства Меншикова. Немалых денег стоила обстановка дворцов Меншикова в Ораниенбауме, Кронштадте, Москве и Нарве. Главное же богатство князя составляли многочисленные вотчины, крепостные крестьяне, промысловые заведения, дворцы, мебель, хрусталь, ковры, картины, одежда и прочее.
Какова дальнейшая судьба сокровищ светлейшего, кто стал владельцем осыпанного бриллиантами складня, оцененного в 16 тысяч рублей, бриллианта к прусскому ордену Черного Орла в 7 тысяч, кому достались запонки, серьги, перстни, булавки и прочее добро?
Канули в неизвестность. |