– И убил, – добавил Гринчук.

– Но ты же…

– Да, – кивнул Гринчук. – Я защищался.

– Хочешь, я вечером к тебе приду? – спросила Инга.

– Ага, – мягко высвобождая руку, сказал Гринчук. – Грязное белье у меня на полке в ванной, грязная посуда – в мойке. А в холодильнике…

– Как всегда пусто, – сказала Инга. – Я буду часам к девяти.

– Инга… – Гринчук присел на корточки возле ее кресла. – Зачем тебе это? Ничего хорошего у нас с тобой не получается. Ты сегодня придешь меня жалеть, а завтра утром мы снова погрыземся и неделю будем говорить друг другу гадости.

– Я? Тебя? Жалеть? – сделала удивленные глаза Инга. – Гринчук, ты давно уже должен был понять, что я тебя элементарно использую. Ты, когда расстроенный, так замечательно трахаешься…

– Мерси за комплиман, – сказал Гринчук, выпрямляясь.

– Так, значит, я буду в девять, – напомнила Инга.

Из кабинета Владимира Родионыча вышел Полковник и осторожно прикрыл дверь. Даже несколько демонстративно.

– Я не помешал? – спросил Полковник.

– Ни в одном глазу, – сказал Гринчук. – Нам с Ингой помешать невозможно.

– Тогда я приглашаю вас, Юрий Иванович, отобедать со мной в «Клубе» у Графа. Сегодня он обещал нечто особенное.

– Тогда ужин можешь не готовить, – сказал Гринчук Инге. – Простирнешь, помоешь посуду и будешь меня ждать. Не забудь перебрать фасоль, посадить кусты роз и познать самое себя.

– Непременно, – язвительно улыбнулась Инга. – Особенно – самое себя. В этом случае вы рискуете опоздать к празднику.

Прикрыв дверь приемной, Полковник посмотрел в глаза Гринчуку и постучал себя пальцами по лбу.

Гринчук молча кивнул и развел руками.

– Теперь, когда мы преодолели эмоциональную часть нашего разговора, – в лифте сказал Полковник, – перейдем к прозе жизни. Как там Михаил?

– Михаил? – переспросил Гринчук.

– Именно. И не нужно мне сейчас устраивать театр одного актера.

– Не имел ни малейшего…

– Вот именно это вас и выдает, – сказал Полковник. – Вы сегодня, как актер, явно не в ударе.

– Не мой сегодня день, – кивнул Гринчук. – То есть – абсолютно. Все меня видят насквозь, и каждый при этом норовит уколоть побольнее. Опера каждый обидеть может. А понять его…

– Оценить по достоинству, – подхватил Полковник. – Что там с Михаилом. Он, как я понял, сегодня убил двоих.

– А что Михаил… – вздохнул Гринчук. – Михаил говорит, что у него все нормально. Немного пожелтел после стрельбы, но в пределах нормы. Сами понимаете, как оно – убить.

– Не понимаю, – тихо сказал Полковник. – Представить – могу. Понять… К счастью, не имею подобного опыта.

Лифт открылся, и они вышли в холл.

Охранник открыл перед ними дверь.

– Черт, – спохватился Гринчук, – нужно предупредить Братка, где меня искать, если что. И машину чтобы подогнал.

– По дороге и позвоните, – Полковник жестом пригласил Гринчука в свою машину.

Подождал, пока Гринчук давал по телефону указания Братку. Потом продолжил разговор:

– Михаил говорит – все нормально. А что говорите вы?

Гринчук задумчиво покрутил в руке телефон.

– Не знаю, – наконец сказал Гринчук.