|
Знаешь, такую девушку теряешь раз и навсегда. Ушла — и пиши пропало. Странная какая штука: ты привыкаешь к ней, вы любите, друг друга, еще месяц назад она была рядом — и вдруг не знаешь, где она, жива ли вообще. — Чьи же тогда духи? Может — этой? — Да, — ответил он, — этой. — Похоже, она не первой молодости? — Ей за сорок. — Куча денег, конечно? — Да, в общем она богата, — ответил Энтони. Он взял в руки вторую фотографию и невесело рассмеялся. — Ну и парочка мы, Кейт: у тебя Крог, у меня Мод. — Она молча смотрела, как он, согнувшись, ищет в ящике паспорт; он сильно раздался в плечах со времени их последней встречи. Она вспомнила официанток, их взгляды поверх полотенец, тишину, обступившую их разговор. Трудно поверить, что ему приходится покупать девушку. Но вот он повернулся лицом, и его улыбка сказала все; он носил ее как прокаженный носит свой колокольчик; улыбка заклинала не верить ему. — Ну, вот. Паспорт. А он точно даст работу? — Точно. — У меня нет блестящих способностей... — А то я не знаю, — сказала она, впервые за встречу выдавая голосом силу своей горькой любви. — Кейт, — сказал он, — глупо, конечно, но мне что-то не по себе. — Он бросил паспорт на кровать и сел рядом. — Мне надоели новые лица. Насмотрелся. — В глубине его глаз колыхнулись шеренги соклубников, спутников, собутыльников, начальников. — Кейт, — сказал он. — Ты-то не подкачаешь? — Никогда, — ответила она. Это можно было обещать твердо. Освободиться от него уже не получится. Он был больше, чем брат; он был духом предостерегающим: смотри, чего ты избежала; он был жизнью, которую она упустила; он был болью, ибо ей было дано чувствовать только его боль; еще он был страхом, отчаянием, позором — все потому же. Он был для нее всем на свете, кроме успеха. — Хорошо бы ты осталась со мной здесь!.. — «Здесь» — это двойная шкала на газовом счетчике, грязное окно, растеньице с длинными листьями, бумажный веер в пустом камине; «здесь» — это пахнущая подушка, фотографии приятельниц, заложенные в ломбард чемоданы, пустые карманы, «здесь» значит: дома. Она сказала: — Я не могу уйти из «Крога». — Крог даст тебе работу в Лондоне. — Нет, не даст. Я нужна ему там. — «Там» — это стекло и чистота без единой пылинки, современнейшая скульптура, звуконепроницаемые полы, диктофоны, оловянные пепельницы и Эрик, в тихой комнате принимающий сводки из Варшавы, Амстердама, Парижа и Берлина. — Ладно, едем. Деньжата, значит, у него водятся? — Водятся, — ответила она, — водятся. — И вашему преданному слуге что-нибудь перепадет? — Перепадет. Он рассмеялся. Он уже забыл, что боялся увидеть новые лица. Он надел шляпу, заглянул в зеркало, поправил платок в нагрудном кармане. — Ну и парочка мы с тобой! — Он поднял ее с кровати и поставил на пол, и она была готова петь от радости, что они снова парочка, но его вид охладил ее: он был настораживающе благопристоен, искушенно наивен и такой неуместный в этом старом школьном галстуке. — Что это за галстук? — спросила она. — У вас же... — Нет-нет, — ответил он и так стремительно обрушил на нее правду, что она не могла устоять перед обаянием, которое ей было неприятно в нем. |
