Давным-давно жил-был в Ирландии святой угодник по имени Кевин. Однажды он молился, простирая руки к небесам, туда, где, как он полагал, находится рай, а там — Бог. И тут с небес слетела птица, чёрная дроздиха, и отложила яйцо прямо Кевину в ладони. Угодник была хорошим человеком, и он замер. Нельзя же допустить, чтобы яйцо разбилось. Надо его беречь и греть — тогда на свет появится птенец. Кроме того, Кевин наверняка считал, что яйцо ему послал сам Бог. Поэтому Кевин остался стоять с руками, воздетыми к небесам, где, как он полагал, находится рай, а там — Бог. День за днём, ночь за ночью он высиживал, то есть выстаивал, яйцо, и наконец дроздёнок вылупился. Только представьте: крошечный комочек, топорщит мокрые крылышки, разевает клювик и — пищит! А потом вы его растите. А потом он вырастает и… улетает!

Несколько минут назад в конце нашей улицы мелькнули мои бывшие одноклассники. Они меня, конечно, заметили, но теперь хотя бы не смеются. И обзываться перестали. В последнее время они только закатывают глаза, перешёптываются и — топают дальше, к воротам школы, в свою клетку.

А иногда просто проходят мимо. Раньше-то они непременно обзывали меня ведьмой и невменяшкой. Орали: Обезьяна! Ворона! Так они развлекались весь прошлый год. Летом кидали мне во двор ромашки и кричали: Ромашки для невменяшки! Иногда бросали пакеты с водой: Водицы для психбольницы! Короче, демонстрировали прямо-таки чудеса изобретательности.

И вот наконец я слилась для них с пейзажем. Птицы считают меня веткой, а эти — камнем. Или фонарным столбом. Ну и ладно. Мне они тоже никто. Я на них даже не смотрю. Да кто они такие? Тьфу! ТЬФУ! Ничтожества!

С дерева нашу Соколиную улицу видно насквозь, от начала до конца. Улица узенькая, дворики маленькие, одно дерево только и помещается перед домом. Сами дома стоят в рядок: одинаковые, старинные, им лет по восемьдесят, не меньше. За домами — гаражи и тропинки вдоль заборов. Соколиная улица не кончается, она переходит в Воронью. Там дома побольше и постарше. У меня там есть собственный дом. То есть он станет моим, когда вырасту. Дом довольно ветхий, и там живут потрясающие существа. Спасибо тебе, дедушка! Я поднимаю глаза к небу. Спасибо тебе, дедушка! Ты оставил этот дом мне. Так прямо и написал в завещании. Дедушка тоже умер. Мы говорим, что он в раю, вместе с папой.

Рай. Раньше я думала, что сама идея рая — какая-то глупость. Ведь если представить всех, кто уже умер, и собрать всю эту толпищу, будет ужасно тесно! Где во Вселенной столько людей разместить?

— А лай болсой? — спросила я маму однажды, когда я ещё не очень хорошо выговаривала звуки.

Мимо нас ехал кортеж с гробом: покойника везли на большое кладбище на улице Джесмонд, туда, где похоронен папа.

— Рай? Конечно большой, — ответила мама. — Очень-очень большой.

Тогда я попыталась представить все кладбища во всём огромном мире. И всех похороненных там людей. Ведь людей до нас было очень много, и все они умерли, и так продолжается уже много-много лет. В голове не умещается!

— Лай дозен быть гламадный! — заключила я.

— Ты права, — сказала мама.

А потом мы с мамой прочитали в энциклопедии, что на Земле во все предыдущие эпохи, вместе взятые, не считая последних пятидесяти лет, проживало меньше людей, чем живёт сейчас.

Мы очень удивились.

И тогда, не сразу, конечно, а через пару часов, до меня дошло самое главное.

— Лай не такой уз болсой! Не более Земли!

— Да, пожалуй, — согласилась мама.

И мы рассмеялись. Ведь понятно, что Земля — всего-то песчинка во Вселенной. Да и на Земле пока не очень тесно.