Помню, я усомнилась насчёт волков: действительно ли они так кровожадны, или в сказках на них напраслину возводят? Но вслух спрашивать не стала — уж очень весело болтали взрослые.
— Верно? — повторяет мама.
— Что-то не помню.
Она усмехается.
— Пойду на дерево, — сообщаю я.
— Беги.
Я иду к двери. И замираю, не оборачиваясь.
— Что он хотел? — спрашиваю я.
— Ничего. Просто.
— Долго же вы разговаривали! Про ничего и просто.
Я закрываю за собой дверь.
Ха! Колин Поуп!
Я на дереве. Листья уже не такие нежные — растут и толстеют. Я проверяю яйца. Всё по-прежнему: на месте, все три, бесконечно прекрасные.
Дрозды пронзительно кричат: тррр-гик-гик!!!
— Да ладно вам, — шепчу я и спускаюсь на свою ветку, в густую листву. Скоро меня тут вообще видно не будет, даже снизу.
Ладно, пора вспоминать.
В тот день за мной прислали красное такси — наверно, чтобы не отвертелась и поехала-таки на Коринфский проспект. Мама отправилась со мной. Таксист был в жёлтой майке. На спине надпись: ПЕЛЕ.
Он вёл машину и поглядывал на меня в зеркальце.
— И многих вы возите на Коринфский проспект? — спросила я.
— А то! У меня с ними договор. Возить вас не перевозить. Тьма трудных детей.
Он ехал мимо парка к центру в плотном потоке машин.
— Так что историй у меня в запасе целая куча, — добавил он.
— Расскажите!
— Не могу.
Он покачал головой и, оторвав руку от руля, почесал нос.
— Конфиденциальная информация, — сказал он. — Разглашению не подлежит.
Он опустил стекло и положил локоть на бортик.
— Работу боюсь потерять, — сказал он.
Мы двигались еле-еле — мимо офисных и торговых центров. Наконец въехали на мост: над нами красиво изгибается арка, под нами искрится река.
Я поймала на себе его взгляд.
— А тебя-то за что? — спросил он.
— Вы о чём?
— Ладно, не хочешь рассказывать — не надо. Я заткнусь. Но некоторые дети любят поплакаться мне в жилетку. То есть в майку. Главное — если поделишься, — за эти стены ничего не просочится. Могила.
Я взглянула на маму. Она — на меня.
— Полагаю, это останется нашей личной тайной, — сказала мама.
— Да ладно, мам, — сказала я. — Мистер Пеле не проговорится.
— Я — Карл, — уточнил водитель.
— Хорошо, Карл, слушайте. Я совершила настоящее преступление.
— Врёшь!
— Чистая правда. Я напала на учительницу.
— С кулаками?
— С ручкой.
— Ручкой?
— Да. Шариковая ручка — отличное оружие. Удар пришёлся в самое сердце. Я с виду, может, и безобидна, но меня надо вовремя останавливать. Иначе я вхожу в раж и совершаю тяжкие преступления. Кровавые.
Я свирепо оскалила зубы. Карл удивлённо вздёрнул брови, покачал головой и тихонько присвистнул.
— Недаром говорят… — протянул он.
— Что говорят?
— Что в тихом омуте…
— Черти водятся? Вот именно! По лицу никогда не скажешь.
Он долго ехал молча.
— Она сама напросилась, — произнесла я.
— Да ну?
— Ну да! Квохтала, как курица. Ко-ко-ко да ко-ко-ко.
— Прямо ко-ко-ко? — переспросил Карл. |