— Это всё, что у тебя есть, Берт? — сказала Мэри Поппинс, и голос у неё был такой весёлый, что Берт никогда бы не догадался, что и ей грустно.

— Да, всё, — отозвался Берт. — Выручка сегодня совсем плохая. Посмотри, ведь казалось бы, как не раскошелиться, узрев такую прелесть, — и он кивнул на королеву Елизавету. — Так-то вот, Мэри, — вздохнул он. — Боюсь, что сегодня я не смогу угостить тебя чаем.

Мэри Поппинс вспомнила про пончики с малиновым вареньем, которыми угощалась каждый выходной, и чуть было не вздохнула, но вовремя спохватилась, увидев лицо Спичечника. И ловко обратила вздох в лучезарную улыбку.

— Это ничего, Берт, — сказала она. — Не расстраивайся. Я и не хотела пить чай. Что за удовольствие распивать чаи! Пустая трата времени.

Согласитесь, Мэри Поппинс повела себя очень благородно — ведь она так любила пончики с малиновым вареньем!

Спичечник тоже так подумал, он взял её обтянутую белой перчаткой руку в свою, крепко пожал. И они вместе стали рассматривать чудесные цветные картинки.

— Сейчас я тебе покажу такую прелесть! Ты ещё не видела, — с гордостью сказал он, подводя её к горе; вершину горы одевал снег, а склоны были усеяны огромными розами, на которых сидели зелёные кузнечики.

На этот раз из груди Мэри Поппинс вырвался вздох, который нисколько не мог огорчить её друга.

— О, Берт! — прошептала Мэри. — Восхитительно!

Этим словом Мэри Поппинс хотела сказать, что картина Берта достойна висеть в Королевской Академии (и Берт понял её) — такой большой комнате, где люди выставляют свои картины. Кто хочет, может прийти и любоваться; на них долго смотрят, долго-долго, и вдруг кто-нибудь говорит: «Ах, Боже, как похоже!»

Спичечник подвёл Мэри к следующей картине, ещё более прекрасной. Это был пейзаж — деревья, трава, а в глубине — синее пятнышко моря.

— Боже мой! — воскликнула Мэри Поппинс, наклонившись, чтобы лучше рассмотреть, но тут же выпрямилась: — Что с тобой, Берт?

Спичечник взял её за вторую руку, вид у него был необычайно взволнованный.

— Мэри, мне пришла в голову такая мысль! Почему бы нам не войти туда, в эту картину, прямо сейчас, сию минуту? А, Мэри? — и, держа её за руки, он потянул её с этой улицы, подальше от чугунной ограды и фонарных столбов. Ах! Вот они уже там, в самом центре картины.

Как здесь было зелено, как покойно, какая нежная травка была под их ногами! Нет, это невозможно! Почему невозможно? Зелёные ветки шурша касаются их шляп, а вокруг их ног водят хороводы яркие, как радуга, цветы. Мэри с Бертом поглядели друг на друга — а сами-то они как изменились! На Спичечнике был совершенно новый костюм — в зелёную и красную полоску сюртук и белые панталоны, а голову его венчала новёхонькая соломенная шляпа. И весь он сиял, как новый шестипенсовик.

— Ах, Берт, какой ты красивый! — восхитилась Мэри.

Берт на миг онемел, он и сам не мог отвести глаз от Мэри. Наконец он перевёл дух и воскликнул: — Как здорово!

И больше ни слова не прибавил. Но смотрел он с таким восторгом, что Мэри достала из сумки зеркальце и глянула в него.

Она тоже изменилась. Плечи её окутывала прелестная шёлковая пелерина в ярких узорах, шею нежно щекотало длинное страусовое перо, ниспадавшее с полей шляпы. Её самые лучшие туфли исчезли, вместо них — туфельки неописуемой красоты с блестящими пряжками в бриллиантах. На руках были те же белые перчатки, под мышкой — бесценный зонтик.

— Бог мой! — воскликнула Мэри Поппинс. — Вот уж действительно выходной день!

Любуясь друг другом и собой, они двинулась в глубь рощи и скоро вышли на залитую солнцем поляну.