— Убирайтесь отсюда!

Шульце схватил фуражку и ретировался.

Сестра повернулась к фон Доденбургу.

— А почему вы смеетесь, как глупый школьник, фон Доденбург?

— Вы очень смешно сейчас выглядите.

— Я выгляжу смешно! — фыркнула женщина. — Вы что же, не понимаете, что из-за спиртного ваше состояние может резко ухудшиться? Неужели вы такой дурак, капитан?

Она наклонилась к нему, чтобы вырвать стакан из его рук, и фон Доденбург обхватил ее рукой за талию.

— Отпустите меня! — потребовала женщина.

Но Куно не отпускал. По-прежнему держа ее правой рукой, он левой рукой погладил ее по бедру. Он мечтал о возможности сделать это с первого дня своего пребывания в госпитале.

— Прекратите! — воскликнула она. — Иначе я закричу!

Но фон Доденбург лишь еще крепче прижал женщину к себе и впился в ее губы жарким поцелуем. Он раздвигал ее губы своим языком, а она яростно сопротивлялась. Ее ногти царапали его лицо. Но Куно ничего не замечал. Он жадно вдыхал ее запах — запах тела и аромат духов; это сводило его с ума. Он сунул руку ей под юбку. Его пальцы нащупали край ее чулок… упругие завитки волос… и, наконец, что-то влажное, жаркое, пульсирующее и податливо-мягкое.

Неожиданно медсестра перестала бороться с ним. Фон Доденбург положил ее на кровать. Она не сопротивлялась.

— Не бойся, — произнес он сдавленным голосом и раздвинул ей ноги.

— Я не боюсь…

Симона вдруг замолчала, негромко вскрикнув от боли. Ее охватило невыносимое, почти устрашающее желание. Она забыла обо всем — о войне, о госпитале, о том, что поклялась убивать всех, подобных этому человеку. Весь мир для нее свелся к этим сумасшедшим, пьянящим, безумным движениям, которые, казалось, могли уничтожить их обоих…

Через 48 часов фон Доденбурга срочно выписали из госпиталя и отправили в распоряжение штурмового батальона СС «Вотан».

Глава третья

Этот октябрьский день выдался хмурым и дождливым. Ветер, дувший со стороны Северного моря, принес с собой крупный дождь, непрерывно молотивший по крыше старых бельгийский кавалерийских казарм, в которых теперь разместился батальон «Вотан».

Но гауптшарфюрер Метцгер, по лицу которого струились капли дождя, казалось, даже не замечал, что с неба льет как из ведра. Он стоял перед новым пополнением, только что прибывшим из Германии, широко расставив ноги и положив ладони себе на бедра. Подобную позу он позаимствовал из старой кинохроники, посвященной германской армии образца Первой мировой войны, и затем не раз тренировал ее перед зеркалом. Эта поза очень нравилась Метцгеру, и он не торопился, продлевая себе удовольствие.

Затем он набрал в грудь побольше воздуха и оглушительно заорал, точно новобранцы выстроились не прямо перед ним, а находились за несколько километров от этого места:

— Пополнение, смирно!

Четыре сотни пар сапог шаркнули по брусчатке площади перед казармами. Новобранцы вытянулись во фрунт.

Метцгер внимательно посмотрел на бойцов, проверяя, стояли ли они так, как того требовал устав, — чтобы пальцы были вытянуты вдоль швов брюк, подбородок выпячен вперед, глаза неподвижно смотрели на какую-то невидимую точку на горизонте. Немного расстроенный тем, что ни к кому не получилось придраться, он гаркнул:

— Вольно! Я говорю, стать вольно!

Снова шорох подошв. Кто-то кашлянул. Еще кто-то в дальнем ряду пукнул.

Лицо Метцгера побагровело.

— Если я поймаю того, кто издал этот непристойный звук, — заорал он, — то я вышвырну его из батальона! Ноги его здесь больше не будет! Вам понятно?

— Да, гауптшарфюрер! — слитно ответили четыре сотни глоток.