– - Замолви словечко: скажи, что, мол, сударыня, пришла прачка.

– - Что учишь-то! разве не умею говорить, что ли? Чего ты хочешь?

– - Попросить вашу барыню, чтоб она замолвила словечко об Кате.

И прачка умильно глядела на горничную, которая презрительно отвечала:

– - А! небось теперь: "Олена Петровна, мать вторая!" -- а то, не спросясь никого, полетела… туда же -- хочет, чтоб дочка актрисой была!

– - Матушка Олена Петровна, посуди сама: ну что я, бедная, ну куда я ее пристрою?

– - А отчего она не может быть прачкой аль горничной? чем мы хуже ее? Не в свои сани садишься!

Прачка тяжело вздохнула и с покорностью отвечала:

– - Олена Петровна, ведь я ей мать. Ну как не пожелать своему детищу счастья?

– - Великое счастье -- кривляться! -- с презрением воскликнула горничная и вслед за тем грубо прибавила постучавшемуся в дверь: -- Ну, кого еще несет?

Дверь раскрылась: показалось лоснящееся лицо небольшого мужчины средних лет, опрятно одетого.

– - Ах, Семен Семеныч! -- передернув плечами, закатив под лоб свои пепельного цвета глаза и заморгав быстро ресницами такого же цвета, нежно воскликнула горничная.

Семен Семеныч был камердинер Калинского. Он с утонченного учтивостью расшаркался с горничной и с прачкой, у которой осведомился о здоровье мужа, на что получил ответ:

– - А что ему, батюшка, делается! лежит себе да возится с негодными котами.

– - Ваша барыня спит? -- спросил, улыбаясь, Семен Семеныч.

– - Хороша барыня! -- насмешливо отвечала горничная и с любопытством спросила: -- А вам на что, Семен Семеныч?

– - Вот-с!

И Семен Семеныч показал письмо, лукаво улыбаясь.

– - Ну уж… право… вы ведь знаете, как она мне грозила, если я буду с вами знакома.

– - Ничего-с! тут вот-с насчет ихней Катеньки сказано-с!

– - Ах, боже ты мой, родной, ну как его милость…-- завопила прачка.

– - Ну что горланишь! -- сказала горничная и, закатив глаза, обратилась к Семену Семенычу: -- Вы уверены, что из этого письма ничего не выйдет?

– - Не извольте сумлеваться: я лукавствовать с вами не стал бы,-- отвечал Семен Семеныч и подал горничной небольшой из серой бумаги мешок, сказав нежно: -- Не угодно ли полакомиться, Елена Петровна?

– - Ах-с, я и так бы… зачем? -- жеманясь, проговорила горничная.

Семен Семеныч, вскрыв его, поднес горничной, лукаво глядя на нее, и сказал:

– - Отведайте: по вкусу ли?

– - Что это, ах… как это можно… какой вы, право! -- радостно восклицала горничная, схватив мешок. И, вынув из изюма кольцо с бирюзой, она надела на свой костлявый длинный палец.

– - Золото-с, с настоящей бирюзой-с! -- проговорил Семен Семеныч.

Дверь в сени с шумом раскрылась: ввалился чрезвычайно высокий мужчина в фризовой шинели и басом прокричал:

– - Завтра репетиция "Дочери-преступницы", в одиннадцать ровно!

– - Ну что вопишь, словно режут!

– - Да ведь надо же, так требуется, Олена-матушка.

– - Ну, мужлан!

– - Дай водочки!

– - Как же! здесь не кабак.

– - Ишь, злая!

И подразнив горничную, высокая фигура с шумом скрылась. Затем явился краснощекий молодой человек с приятной улыбкой, одетый очень чисто, с узлом под мышкой. Вежливо раскланявшись с горничной и со всеми в кухне, он скоро пробормотал:

– - Насчет-с герцовских платьев!

– - Спят, -- отвечала горничная.

– - Я подожду-с: нужно примерить-с.