|
Надев его, он с ужасом глядит кругом: богатая зала исчезла и превратилась в сцену, вместо невесты его перед ним Орлеанская в костюме герцогини,-- она злобно улыбается. Вокруг разряженные дамы, в которых он узнает актрис, в народе -- фигурантов; все смеются и шепчутся. Он хочет бежать из залы -- ему заслоняют дорогу; однако он после борьбы проталкивается, бежит по какой-то длинной сцене; за ним гонятся все с криками и смехом. Хохот Орлеанской покрывает всё… Вот он достигает дверей; но у них открывается люк, и он, желая перескочить, падает в него…
Глава XXI
Любская возвратилась домой усталая и в тревожном состоянии духа. Она отдала горничной приказание подать чаю, когда приедет Мсчиславский. Это привело в негодование Елену Петровну; она зафыркала и кричала в кухне, что дня не останется жить, потому что Любская стала принимать Мечиславского. И когда тихо позвонили у двери, горничная не двигалась с места, бормоча презрительно: – - Померзни, померзни. Заслышав звонок, Любская пришла в сильное волненье, лицо ее побледнело; глаза устремились к двери; но дверь, как бы томя ее, не раскрывалась, потому что горничная хотела поморозить Мечиславского, а он не решался звонить еще раз и терпеливо ждал. Кухарка, сжалясь, впустила его; тогда горничная, выхватив у ней из рук свечку, крикнула: – - Не в свое дело не суйся! – - Дома?.. -- робко спросил Мечиславский, снимая свою шинель. – - Идите. И горничная грубо раскрыла дверь в темную комнату и, не посветив гостю, заперла ее за ним, а сама с сердцем толкнула ногою его шинель, оставленную на стуле. Любская вышла к нему со свечой в руке, которая дрожала, обличая волнение Любской. Они молча раскланялись. Любская пригласила гостя идти за ней. Они вошли в небольшую комнату, убранную очень просто; указав на стул гостю, Любская села на диван. Как хозяйка дома, так и гость равно находились в затруднительном положении, судя по их взглядам и краске, которая на мгновение покрыла их щеки, чтоб потом сильнее выказать их бледность. Любская первая прервала молчание, однако не словом, а звоном колокольчика, стоявшего на столе; на зов явилась горничная. – - Подай чаю! Горничная, кинув презрительный взгляд на гостя, важно вышла. Любская наконец сказала: – - Вы открыли нашу тайну. – - Как? кому? -- пугливо воскликнул Мечиславский, взглянув ей в лицо в первый раз с той поры, как пришел. – - Он знает всё,-- с упреком отвечала Любская. – - Клянусь вам, я никому не заикался! -- смело возразил Мечиславский. Шумно появилась горничная с подносом и, небрежно поставив его на стол, гордо удалилась. Чай был без сахару, совсем холодный; горничная рассчитала рассердить Любскую и уже причитывала в своей голове грубые ответы; но напрасно: ни Любская, ни гость не дотронулись до чаю. Они снова молчали и видимо тяготились этим оба. – - Вы слышали, как кричала Орлеанская, что публика глупа, потому только, что не аплодировала ей? -- спросила Любская. – - Да она, кажется, на всех сердится,-- отвечал гость. – - Но вы сегодня играли удивительно: я бы вас не узнала по голосу, так он был силен и в то же время мягок. Вам надо обратить внимание на себя: вы будете хорошим актером. Будьте развязны, как сегодня. Я в первый раз еще видела актера, который, казалось, не говорил заученные слова, но как будто сам их изобретал, смотря по своему положению… Знаете ли… что ваша игра сделала на меня такое впечатление, что я решилась ехать отсюда? Последние слова Любская произнесла тихо. Мечиславский вздрогнул и с ужасом глядел на Любскую, которая, потупив глаза, продолжала: – - Я хочу учиться, я хочу сама быть чем-нибудь. |
