— Я у тебя первый.

— Да.

— Ох, Сьюки, — он нагнулся, чтобы поцеловать меня, проведя губами по горлу.

— Видишь, я многого не знала, — застенчиво сказала я. — А тебе было хорошо? Я имею в виду, по сравнению с другими? Я стану лучше.

— Ты можешь стать более искусной, Сьюки, но лучше ты не станешь. — Он поцеловал меня в щеку. — Ты изумительна.

— У меня все будет болеть?

— Ты, наверное, решишь, что это странно, но я не помню. Единственной девственницей в моей жизни была моя жена, но это было полтора века назад… да, тебе будет больно. Мы не сможем заниматься любовью день или два.

— Но твоя кровь лечит, — сказала я после паузы, чувствуя, как покраснели мои щеки. В лунном свете было видно, как он повернулся, чтобы посмотреть прямо на меня.

— Это так, — подтвердил он. — А ты хочешь?

— Конечно. А ты?

— Да, — выдохнул он и укусил себя за руку.

Это было так неожиданно, что я вскрикнула. Он обмакнул палец в свою кровь и, прежде чем я успела напрячься, ввел его в меня. Он начал очень нежно двигать им, и боль моментально исчезла.

— Спасибо, — сказала я. — Теперь мне лучше.

Но он не убрал палец.

— Ой, — сказала я. — Ты собираешься снова заняться этим? Можешь? — Его палец продолжал двигаться, и я начала надеяться.

— Давай посмотрим, — предложил он, и в его темном сладостном голосе звучало удовлетворение. Едва узнавая себя, я прошептала:

— Скажи, что мне нужно делать.

И он начал.

На следующий день я вернулась на работу. Несмотря на целительную силу крови Билла, я чувствовала некий дискомфорт, но и прилив сил. Для меня это было совершенно новым чувством. Трудно было не ощущать себя разбитной — нет, это неправильное слово, вернее — невероятно самодовольной.

Конечно, в баре меня ждали все те же проблемы — непрестанная какофония голосов, назойливость. Но мне стало как-то легче справляться с этим, запихивать в карман. Мне легче было держать защиту, и вследствие этого я чувствовала себя более расслабленно. А может, из-за того, что я была расслаблена — а я была! — мне было легче держать защиту? Не знаю. Но мне было лучше, и я могла принимать соболезнования завсегдатаев не слезами, а спокойствием.

Джейсон появился во время ланча, выпил пару пива с гамбургером, что не было типичным для него. Обычно он не пил в течение рабочего дня. Я знала, что стоит мне сказать об этом напрямую, как он сорвется, поэтому просто спросила, все ли в порядке.

— Меня сегодня снова вызывали, — сказал он вполголоса. Осмотрелся, чтобы убедиться, что нас никто не слышит, но бар был наполовину пуст, поскольку сегодня в здании общины проходило заседание Ротари-клуба.

— О чем тебя спрашивали? — Я тоже говорила тихо.

— Как часто я видел Маудет, заправлялся ли всегда у нее… Снова и снова, будто я не отвечал на эти вопросы семьдесят пять раз. Мой шеф уже на грани, Сьюки, и мне трудно обвинять его в этом. Я не был на работе дня два, а то и три со всеми этими полицейскими штучками.

— Может, тебе стоит нанять адвоката? — беспокойно спросила я.

— То же мне сказал и Рене.

Значит, мы с Рене Леньером думали одинаково.

— Как насчет Сида Матта Ланкастера? — Сидней Мэтью Ланкастер, добрый сын и большой любитель виски, слыл самым агрессивным судебным адвокатом в округе. Мне он нравился, поскольку всегда обращался ко мне вежливо, когда я обслуживала его в баре.