Так‑так.

Ра глянул в зеркало, убедился, что ремень пристегнут, включил поворотник, выехал на шоссе и покатил к перекрестку, где зажегся красный свет. Дождавшись, когда свет переменился на зеленый, он повернул направо, на Престон‑стрит, и почти сразу же затормозил рядом с дверью ресторана.

К его такси, пошатываясь, подошли два очень пьяных молокососа. Они постучали в стекло и спросили, свободен ли он – им нужно на Колдин. Он занят, ответил Ра, ждет пассажиров. Когда молокососы отстали, он стал гадать, какие у них в домах туалеты: с высоким или низким спуском? Ему ужасно захотелось выяснить это. Он уже собирался выйти, побежать за ними и спросить, но тут открылась дверь ресторана.

Оттуда вышли двое. Тощий мозгляк в темном пальто и кашне на шее. Его спутница цеплялась за него – сразу видно, перебрала. Еле идет на высоченных каблуках. Похоже, если мозгляк ее отпустит, она упадет. И здорово расшибется – каблуки‑то высоченные.

Славные каблуки. Красивые туфли.

Кстати, у него ведь есть их адрес! Ра любил узнавать, где живут женщины, которые носят красивые туфли.

Ага‑ага.

Ра опустил стекло. Ему не хотелось, чтобы мозгляк стучал в него. Он не любил, когда пассажиры стучали в его окошко.

– Такси для Старлинга? – спросил мужчина.

– Роудин‑Креснт? – ответил Ра.

– Да!

Пассажиры сели в машину.

– Роудин‑Креснт, шестьдесят семь, – сказал мужчина.

– Роудин‑Креснт, шестьдесят семь, – повторил Ра. Его учили всегда четко повторять адрес.

В салоне запахло спиртным и духами. Он сразу же узнал «Шалимар». Запах детства. «Шалимаром» душилась мать. Он обернулся к женщине.

– Красивые туфли, – заметил он. – «Бруно Мальи».

– Д‑да, – с трудом ответила женщина.

– У вас тридцать шестой размер с половиной, – продолжал он.

– Вы разбираетесь в обуви? – кисло спросила пассажирка.

Ра посмотрел на ее лицо в зеркальце. Какая злющая! А ведь только что из ресторана. Вряд ли ей там было весело. И вообще она ему не понравилась. Сидящий рядом с ней мозгляк закрыл глаза.

– В обуви, – сказал Ра. – Ага‑ага.

1997

21

27 декабря, суббота

Рейчел очнулась, как от толчка. Страшно болела голова. Она совершенно забыла, где находится. Ей почудилось, будто она лежит дома, в своей постели и страдает от тяжкого похмелья. Она попробовала повернуться; жесткий металлический пол не смягчала старая мешковина. В ноздри ударил едкий запах солярки. Рейчел сразу все вспомнила, и в голове заклубился черный ужас.

Очень болел правый глаз. Господи, какая мука! Интересно, сколько она здесь валяется? Он может вернуться в любую секунду, а если вернется, то сразу увидит, что ее руки свободны. Он снова стянет их лентой и, наверное, накажет ее. Надо скорее развязать ноги и бежать – воспользоваться удобным случаем.

Господи, помоги мне!

Губы так пересохли, что ей не сразу удалось открыть рот. Язык от жажды стал огромным, неповоротливым. Она снова услышала вдали вой сирены. В глубине души забрезжила искра надежды. Может быть, ее разыскивает полиция?

Интересно, как они найдут ее здесь?

Она покатилась вбок и ткнулась плечом в борт микроавтобуса. Села и начала дергать ногтями изоленту, стягивающую лодыжки, стараясь нащупать край, за который можно ухватиться.

Наконец она нащупала конец ленты и медленно, осторожно потянула за него.