Пожалуй, у меня же это вышло довольно неестественно. После ужина мы сели в мои не очень удобные кресла. Я собралась было открыть шампанское, но Витольд отказался. Он, дескать, уже выпил вина за столом, а до этого еще и хереса, в конце концов, ему предстояла обратная дорога. Кроме того, завтра пятница — самый загруженный день в его расписании.
— Надеюсь, вы не рассердитесь, если я не смогу долго у вас оставаться.
— На празднике мы были на ты, — сказала я неожиданно для самой себя и сразу об этом пожалела, потому что в этих словах явно слышалась обида.
— И правда! — воскликнул Витольд с наигранной веселостью. — Как хорошо, что ты мне об этом напомнила! Давай-ка еще раз выпьем на брудершафт! — Он взял со стола бокал с остатками белого вина, поднял его и, глядя мне в глаза, произнес: — Тира!
Я бесстрашно подставила ему лицо и почувствовала беглое прикосновение к щеке — только и всего.
Мы с Витольдом поболтали еще с четверть часа, в основном о его сыновьях и школе. В половине одиннадцатого он ушел, несколько раз поблагодарив меня за «восхитительную, изысканную трапезу». О новой встрече мы не договаривались. Витольд так и не дал мне шанс узнать его поближе, не оставил ни малейшей надежды его соблазнить.
— Госпожа Хирте, а вы с каждым днем все молодеете! Это что-то поразительное!
Я приготовилась выслушать, какое поручение он приготовил мне на этот раз.
— Не знаете, когда госпожа Ремер возвращается из санатория? — поинтересовался он.
— Послезавтра. Я встречу ее на вокзале и отвезу домой. Думаю, она захочет тут же забрать к себе Дискау.
— Мне кажется, — предположил шеф, — что госпожа Ремер не будет больше у нас работать. Наверняка она предпочтет уйти на покой. Людям, перенесшим такую серьезную операцию, в течение двух лет полагается приличная пенсия. К тому же она достигла пенсионного возраста. Думаю, она сюда уже не вернется. Я хотел бы спросить вас, как вы смотрите на то, чтобы переехать в этот кабинет и обосноваться в нем?
Я обрадовалась, потому что это была самая дальняя, уютная комната. Здесь всегда было тихо, а под окном рос великолепный каштан.
— Кроме того, вам бы не помешал отпуск, пока окончательно не похолодало, — продолжал он.
Очевидно, шеф хотел сделать мне приятное, но в отпуск я не собиралась. И все же было приятно, что он беспокоился обо мне.
Вечером того же дня раздался телефонный звонок. Это оказался мой прежний берлинский друг Хартмут. Немного смущенно он объяснил, что находится в нашем городе проездом, а так как мы не виделись почти четверть века, то он хотел бы пригласить меня на ужин. От неожиданности я не знала, что и сказать, тем более что чувствовала себя усталой. Все же победило любопытство, хотя в свое время я твердо решила никогда больше не встречаться с этим человеком. Хартмут вежливо извинился, что не может заехать за мной, поскольку в Западную Германию он приехал без машины.
Ровно через час я, в бархатной юбке и блузке с гербами, сидела в дорогом ресторане и рассматривала своего бывшего возлюбленного. Хартмут изменился, можно сказать, до неузнаваемости. Он и в юности не отличался красотой из-за угрей, но тогда этот недостаток компенсировался высоким ростом, стройным телосложением и довольно правильными чертами лица. Теперь же рост его остался прежним, но одного взгляда на расплывшуюся фигуру моего бывшего возлюбленного было достаточно, чтобы понять: голодать ему не приходилось. Лицо заплыло жиром. Он сидел весь красный и сильно потел. «А если бы я тогда вышла за него замуж? — промелькнула ужасная мысль. — Какое счастье, что чаша сия меня миновала и теперь я могу любить такого мужчину, как Витольд!»
На Хартмуга я произвела сильное впечатление, ведь прежде он знал меня исключительно как серую мышку. |